носом, похожим на клюв хищной птицы, выглядевший так, будто последний раз брился два-три дня назад. Его рукопожатие было крепким.
– Меня заверили, что у вас есть дело на меня или для меня, я не могу взять в толк.
– Нет, на вас у меня дело еще не заведено, а вот к вам, имеется, – ответил он четко.
Я так и не понял, обладал ли Иван Антонович чувством юмора, но было ясно – шутить с ним не стоит.
Я ослабил галстук:
– Я вас слушаю.
– Насколько мне известно, вы защищаете Варламова по делу о мошенничестве? – спросил он холодным, бесцветным голосом.
– Допустим, – ответил я, – но мне до сих пор не ясно, как оно касается следственного комитета? Это же компетенция полиции, дело, однако, принято к производству следкомом, якобы в виду особой общественной значимости! Отсюда и вопрос: в чем значимость Варламова, а если выражаться совершенно точно, то какой интерес в этом деле имеете вы?
Он достал из пачки сигарету, щелкнул зажигалкой и закурил.
– Не желаете? – он протянул мне пачку.
– Спасибо, я бросил, – отказался я от его предложения, обратив внимание на хромированную пепельницу в виде черепа у него на столе как на предвестие чего-то недоброго.
Он положил тлеющую сигарету в пепельницу:
– Игорь Анатольевич, как раз об этом я хотел с вами поговорить. Вы, наверное, слышали, что нами возбуждено уголовное дело в отношении руководителя республиканского ГИБДД.
Я кивнул, смотря на пустые глазницы черепа-пепельницы.
– Так вот, – продолжил он, снова взявшись за сигарету, – у нас имеются неопровержимые доказательства причастности Варламова к тем должностным преступлениям, которые вменяются подполковнику Симонову – начальнику госинспекции.
Словарный запас следователя или прокурора изобилует всевозможными выражениями, типа: «виновен», «преступник» или, как только что выразился мой собеседник, «неопровержимые доказательства». Из этих и многих других высказываний подобного рода, так либо иначе присутствующих в каждодневной практике общения жрецов Фемиды, невольно выстраивается и логика рассуждений. Но как бы громко не звучали эти слова, на меня они не подействовали.
– Вы меня удивляете, Иван Антонович, – я взял паузу и посмотрел ему в глаза, – не понимаю, как может бывший мошенник стать подельником полицейского, причем столь высокого ранга?
Он вдохнул дым и медленно выдохнул:
– Когда Симонова назначили на новую должность, его связи, переговоры, встречи – все находилось под контролем, к тому же у нас есть вот это. Он протянул ксерокопию школьной тетради, на которой незнакомым размашистым подчерком были написаны фамилии, стояли цифры и даты, но мне они не говорили ни о чем. – Цифры – это суммы, дальше указано время их передачи Симонову, а почерк принадлежит
