с одним человеком, чем таскаться на базар, который я ненавижу. Завтра сфотографируемся всем классом в 1 час дня. Кстати, я хочу попытаться спеться с этим жуком в плане обмена моих ботинок на толстые рабочие; может, выйдет что-либо. Такие ботинки действительно жизненно необходимы. Вообще завтра день выяснительный; пойду (постараюсь выкроить время) в Литфонд; необходимо поймать Эфроса (теперь он, а не Мадарас, директор Литфонда) и просить денег и чего только можно на отъезд. Что-то Литфонд даст обязательно. Кажется, в школе джемпер уже достали; еще я говорил о ботинках и носках; на ботинки я, конечно, не надеюсь, но все может быть. Все эти дни была превосходная погода, но боюсь, что начнется дождь, и тогда настроение испортится. 8го организуется вечер у одной из одноклассниц; пойду (если действительно он организуется) опять только из-за жратвы, так как скука будет смертная; не умею я что-то веселиться. Был сегодня у Л.Г. 9го, вероятно, принесу ей письмо Муле и дневники. Она трусиха и боится везти письмо и дневники почему-то: мол, вдруг в них что-либо неподходящее написано, и вдруг обыск (в поезде-то!) ― и ей отвечать, и т. д. Впрочем, думаю, повезет, т. к. ничего особенного там нет. На фронте дела хороши: взят Моздок, взяты Нальчик, Прохладная, Цимлянская. Жиро скоро встретится с де Голлем, вероятно. Эмиссар France Combattante, le général d’Astier de la Vigelie[224], по словам Пертинакса в «New-York Times», потерпел неудачу в переговорах с Ногесом, ибо Boisson, Chatel не хотят изменять порядков правительства Виши и отменять антиреспубликанские петэновские декреты и постановления в Северной и Западной Африке. На фронте в Африке затишье; все без изменений. Наелся хорошо, пора спать. À Dieu Vat.[225]
10/I-43
A l’heure qu’il est[226] я должен был бы быть в военкомате, но дело повернулось опять; снова изменения, осложнения, и я не знаю, что думать; мое положение или очень ухудшилось, или очень улучшилось; опять все запутано. 8го числа я наконец поймал А.М. Эфроса, чтобы попросить у него денег. Эфрос, выслушав мое сообщение о призыве в трудармию, тотчас же определил, что мне туда идти нельзя, а надо быть или в армии, или учиться. Я пошел, по его совету, к М. Голодному (военная комиссия Союза писателей). М. Голодный, так же как и Эфрос, решил меня поддержать и сделать все, чтобы избегнуть трудовой фронт. К сожалению, получилось так, что я Голодного застал только в 7 часов, и мы условились на 9ое число в 3 часа встретиться в Союзе. Девятого я узнал, что Союз писателей запросил ЦК партии (секретаря ЦК) и секретарь ЦК обещал выяснить мое дело. Уже были случаи, что каких-то польских писателей забрали в трудармию, а потом освободили по запросу ЦК. Это было 9го в 4 часа. Я должен был в 11 часов узнать у Лежнева результаты запроса, но, по-видимому, секретарь ЦК ушел в театр, и не было известно ничего, хотя Лежнев «действовал кружными путями». Очевидно, Лежнев позвонил в 10 часов вечера в ЦК, но тот человек ушел. Все это мне стало известно в 11 ч. вечера вчера. Еще днем Голодный говорил, что «поскольку наличествует запрос ЦК, то мне кажется, что он (я) может завтра не являться», но тогда (в
Борющейся Франции, генерал Астье де ля Вижели.
С Богом.
В данный момент.
