style="font-size:15px;"> Не чернец беседует с Господом в затворе —
Царь московский антихриста вызывает:
«Ой, Виельзевуле, горе мое, горе,
Новгород мне вольный ног не лобызает!»
Вылез из запечья сатана гадюкой,
В пучеглазых бельмах исчаведье ада.
«Побожися душу выдать порукой,
Иначе не будет с Новгородом слада!»
Не будет с нами, русскими, у антихристов слада. Душа русская – одна. И Россия – одна. И русский – один. Другого – нет. Сергей Есенин не поучает нас и не укоряет, надеется – мы сами очнемся. Белая метель шумит. Белая вьюга плачет. А белая яблоня стонет…
3. Крест поэта
Такой поэт, как Сергей Есенин, в смерти Родины видел смерть своей философии, своего мира, видел свою собственную смерть:
И вновь вернулся в отчий дом,
Чужою радостью утешусь,
В зеленый вечер под окном
На рукаве своем повешусь.
Страстно угнетаясь и страстно радуясь, Есенин помогал, точнее, хотел помочь новому дню России. Он ведь не Бурлюк, весело убежавший в Нью-Йорк, не Шершеневич, «престижно» заявивший, что он – «последняя трещина, которую заливает прогресс».
Из боли и крови, из пепла и слез Есенин выходил к людям, к жизни, к земле, желая ей, родной и любимой, покоя и труда. Объяснить творчество Сергея Есенина – объяснить нас, нашу русскую душу. Как объяснить колдовство, действо?
Полевое степное «ку-гу».
Здравствуй, мать голубая осина!
Скоро месяц, купаясь в снегу,
Сядет в редкие кудри сына.
И на какой другой язык можно перевести, без потерь, вот это чудо?
Не надо, да и смешно, оракул, скакать на есенинском пегасе и думать, будто ты первый указал на гражданскую волю поэта. Указали на его гражданскую доблесть те прихвостни и проходимцы, которые травили его и мучили. Говори о них, о них говори, а в Есенине мы и сами разберемся!..
И если ты восторгаешься отвагой и честью певца, то что же ты стоишь сегодня сам, забывая, что эта отвага и честь так тебе нужны?
Дар поэта – ласкать и корябать,
Роковая на нем печать.
Розу белую с черной жабой
Я хотел на земле повенчать.
Это – не желание нравиться всем. Это – суть бессонниц поэта. Это – огонь. Из него прорастает дар, волшебный, как цветок папоротника.
Опять звенит во мне: «Полевое степное „ку-гу“…»
Я вижу легкий заморозок на земле. Трава луговая – в инее. Лес – голый и печальный. Облака – серые, холодные. Холмы небольшие. Даль. Река. Шорохи. Звуки. Осень. Осень, напоминающая собой весну. Или это весна, где тот же иней на прошлогодней траве, тот же вечер, те же облака?
Что за звук «ку-гу»? Оклик души? Кукушка? А голубая осина? Горькое дерево…
И –
