прут и грозно двинулась в мою сторону.
Бабулин характер мне был хорошо известен. И поэтому сначала неуверенно, а потом уже быстрее и более осознанно я начала отступать обратно в сторону проселочной дороги.
Попытавшись перелезть через забор, который просто упал, не выдержав натиска, женщина подняла прут и, воинственно замахав им в воздухе, прокричала:
– Паршивка, как тебе не стыдно?! Я тебя растила. Ухаживала за тобой, пока ты болела. Козявы твои высмаркивала. Сбежала! Ночью. Словно это не дом твой, а двор постоялый, где над тобой издевались. Ни совести. Ни благодарности… – бабушка Го остановилась и, согнувшись и уперевшись руками в колени, пыталась отдышаться. Я тоже остановилась и попыталась объясниться:
– Бабуль, я золото принесла…
– Да кому сдалось твое золото?! Я тебя просила? Тебе чего-то не хватало? Ты может недоедала? – опять устремившись в мою сторону, вопросила женщина, а я, ускорившись, побежала вдоль дороги, которая огибала нашу деревню по кругу.
– Нет, баб, но за дом нужно заплатить! – выкрикнула я, не сбавляя скорости.
Но бабушка не отставала и, размахивая не бегу палкой, еще успевала высказываться:
– Вот я тебе покажу золото и дом! Вот догоню только. Вся в отца пошла. Тому не жилось спокойно. И чего?! Оставил после себя дитё на мать больную! Ничего! Я вобью в тебя разуменье. Бараны ей надоели! Вишь чего захотела! Сражаться?! Отхожу хворостиной по заднице, и сразу всю блаж как рукой снимет. Забудешь в какой стороне ничейные земли находятся…
От бабушкиного крика загорались окна в стоящих неподалеку домах. Еще немного и люди начнут выходить на улицу, чтобы посмотреть, кто это орет посреди ночи.
Остановилась, пытаясь отдышаться. Вот подумать только, меньше часа назад сражалась с монстром Дайпатора, а сейчас трусливо убегаю от бабушки, которая грозит отходить хворостиной…
Затормозила. Опустила к ногам гадо, стащила с плеча сумку. И выдохнув, обреченно повернулась к неумолимо приблежающейся пыхтящей бабуле. Та остановилась в паре шагов и что-то хотела сказать, но задохнулась от слишком быстрого для нее бега и тяжело задышала, со свистом втягивая воздух.
Потом все же замахнулась прутом, но рука так и осталась поднятой, а бабушка резко выдохнула, поджав губы. Во взгляде прозрачно синих глаз читалось столько боли и непонимания, что мне отчаянно захотелось, чтобы эта хворостина все же опустилась и воздала положенное мне наказание.
Но женщина уронила руку, а я вот уже в который раз попыталась объяснить:
– Бабуль, я… у меня получилось. В сумке золото и его должно хватить…
– Уходи, – прошептала женщина, а глаза, смотрящие на меня, наполнились слезами. – Ты однажды не вернешься, а я не переживу. Поэтому уходи сейчас. Чтобы я не знала.
– Ну, бабуль! – позвала я, но женщина отвернулась
