меня оттолкнула.
Я едва не упал.
– И все?
– Да.
– Не хотите рассказывать, что было дальше? Детям до шестнадцати смотреть не разрешается?
– Вовсе нет! Конечно, нет, милая моя… Она ушла, а я снова сел. Провел остаток ночи в мечтах, положил на колено ее записку и разглаживал ее. Ничего скабрезного, как видишь…
– Разве что ваше колено?
– Какая же ты дурочка.
Я хихикнула.
– Но зачем она тогда пришла в бар?
– Именно этот вопрос я задавал себе той ночью, и на следующее утро, и день спустя, и много-много дней подряд до следующей встречи…
– А когда вы снова увиделись?
– Через два месяца. Она неожиданно появилась августовским вечером у меня на работе. Я никого не ждал. Вернулся чуть раньше из отпуска, чтобы спокойно поработать. Но дверь открылась, и на пороге стояла она. Зашла случайно. Наудачу. Возвращалась из Нормандии, ждала звонка подруги, открыла телефонный справочник и… вот.
Она принесла мне ручку, которую я оставил на другом конце земного шара. Забыла вернуть мне в баре, но на сей раз сразу начала шарить в сумке.
Она не изменилась. Знаешь, я ее не идеализировал.
– Не хотите же вы сказать, что… только за тем и пришли? Чтобы отдать мне ручку? – спросил я.
– Именно за этим. Ручка ведь замечательная. Я подумала, что вы ею дорожите.
Она протянула ее мне с улыбкой на губах. Это была шариковая ручка Bic. Красная.
Я не знал, что делать. Я… Она обняла меня, она поймала меня врасплох. Мир принадлежал мне.
Мы гуляли по Парижу, взявшись за руки. От Трокадеро до острова Сите, вдоль Сены. Это был великолепный вечер. Жаркий. Мягкий свет заливал улицы. Солнце никак не решалось закатиться за горизонт. Мы напоминали двух туристов – беззаботных, восхищенных, куртки накинуты на плечи, пальцы переплетены. Я изображал гида. Я не ходил так по Парижу уже много лет. И снова открывал для себя мой город. Мы поужинали на площади Дофин и провели несколько следующих дней в ее гостиничном номере. Помню первый вечер. Соленый вкус ее кожи. Она, наверное, искупалась прямо перед отъездом. Я встал ночью, потому что хотел пить. Я… Это было чудесно.
Чудесно и совершенно фальшиво. Все было подделкой. Жизнь не была жизнью. Париж не был Парижем. На дворе стоял август. Я не был туристом. Не был холостяком. Я лгал. Лгал себе. Себе, ей, моей семье. Она все чувствовала, и когда наступило время похмелья и телефонных звонков, и я совсем заврался, она уехала.
В аэропорту она сказала:
«Я попытаюсь жить без вас. Надеюсь, у меня получится…»
Мне не хватило смелости поцеловать ее.
Вечером я отправился ужинать в бар. Я страдал. Страдал так, словно мне чего-то не хватало, как будто мне ампутировали руку или ногу. Невероятное ощущение. Я не понимал, что со мной происходит. Помню, что нарисовал на бумажной скатерти
