пока не усну. В десятилетнем возрасте другого выхода из положения для меня попросту не существовало, а вот в тринадцать лет на смену неутолимому голоду, преследовавшему меня повсюду, пришло полное отсутствие аппетита. Мне стало казаться, что, отказывая себе в еде, я обретаю над жизнью контроль.
– Она находится в стрессовом состоянии. Ты же знаешь, какая она, – говорит папа. Уж лучше бы промолчал.
– Если бы ты чаще бывал дома, уделял ей больше внимания, – настаиваю я, – может, она не чувствовала бы себя такой несчастной и одинокой.
Он смущенно отворачивается, и тут я вижу его таким, какой он есть. Передо мной не бог, не великан, не лучший, умнейший и сильнейший человек в мире, а избалованный ребенок, которому наскучили старые игрушки и хочется новых. В этот момент я его ненавижу.
– Ну и переезжай к своей шлюхе.
Я беру стакан с водой и иду к себе, осторожно переступая через зловонные лужи рвоты в коридоре.
– Иди сюда сейчас же, – шипит папа мне вслед. На этот раз он рассердился по-настоящему, но я не оборачиваюсь. Меня меньше всего заботит, что он обо мне подумает. Я даже не помню, когда он в последний раз что-нибудь для нас сделал.
Вернувшись к себе в комнату, я тихонько закрываю дверь и подхожу к окну: скоро начнет светать. Темнота и тишина предрассветных часов всегда действовали на меня успокаивающе. Ряды домов с мрачными окнами навевают на мысли о гуляющих по ночному небу сновидениях. Столько людей живет в этих домах, и никому из них не приходится переживать то, что переживаю я. От этой мысли становится немножко полегче, ведь если мои проблемы настолько малы, что касаются только меня, значит, не так уж все и плохо.
Временами у меня в голове царит мрак, и тогда я хожу как в тумане, не видя и не чувствуя ничего хорошего, ощущая одну лишь боль. Но я говорю себе: это происходит только со мной и только сейчас, и однажды на моем месте окажется кто-нибудь другой – незнакомец, до которого мне нет никакого дела, и уже он, а не я, будет смотреть в окно в ожидании рассвета, пока по небу будут гулять мои сны.
Ладно, нужно лечь спать. Если я сейчас не лягу, завтра голова будет раскалываться, а перед глазами будут плавать цветные узоры. Обязательно надо лечь спать.
Я заберусь в постель и буду думать о хорошем: вот Грейси играет на воображаемой гитаре, пока я репетирую; вот Роуз прижимается ко мне и от смеха сотрясается всем телом; вот Лео стоит на сцене, как гладиатор. Я вспоминаю, как Наоми изгибала бровь и говорила какую-нибудь ерунду с таким серьезным видом, что мы со смеху покатывались. Мне хочется помнить ее такой – здоровой, без пробоин в голове.
Спустя несколько часов я просыпаюсь, шумно хватая ртом воздух, и на этот раз я помню все: черная, вязкая, ледяная вода заполняет нос и рот, затем легкие; что-то холодное и жестокое тянет меня вниз, глубоко-глубоко, и я знаю, что уже никогда не выплыву на поверхность.
Фанатам
«Зеркало,
