счастье.
«В чем покой для Брижит? – думаю я. – Ведь желания этой женщины исполнялись с такой быстротой, словно она держала в руках лампу Аладдина».
– Казалось, я получила в жизни все, – замечает она, словно проследив за ходом моих мыслей, – но я не могу этим воспользоваться. Не могу жить как хочу, я лишена простого удовольствия бродить по улицам. Понимаете? Я во всем несвободна.
Сейчас я пытаюсь понять. Раздумывая над судьбой многих «идолов» западной публики, перелистав кипы иллюстрированных еженедельников, журналов и газет, я начинаю постигать место Брижит Бардо в системе символов буржуазной цивилизации, и в первую очередь в системе массмедиа.
(Сразу же оговорюсь, что сказанное в этих заметках вовсе не касается многих замечательных художников Франции, чья жизнь неразрывно связана с искусством и творчеством, здесь речь лишь о суперзвезде как социальном феномене, существующем не только в искусстве и не только для искусства.)
Хронология звезды началась с пятидесятых годов двумя фактами: фильмом Роже Вадима «И Бог создал женщину» и браком с Роже Вадимом.
С тех пор все, что касалось ролей в кино, и все, что имело отношение к ее личной жизни, неотделимо перемешивается на страницах газет, создавая одно целое: некий образ-маску, вобравшую в себя массовый идеал и ажиотаж каких-то слоев молодежи конца пятидесятых – начала шестидесятых годов, поклонявшейся этому кумиру при жизни, как никому раньше. Не только ее вещи или события ее частной жизни возводились в культ. Ее репликами пользовались для объяснения в любви и уходов из дома. Ее манера сидеть, носить потертые джинсы, обтягивающие свитера, сумку через плечо, негодуя, кричать в голос, беспечно, независимо улыбаться тотчас же размножались миллионными тиражами, порождая массовый, незапрограммированный урок жизни. Этого не могли объяснить ни мастерством актрисы, ни красотой женщины, ни фантастической рекламой, сопутствующей ее карьере, ни ее поступками.
Феномен звезды заключает в себе как условие то непостижимое, что рождается из сплава многих компонентов, разъятие которых ведет к ординарным слагаемым.
Ничем в отдельности этого и нельзя объяснить.
В основе сложного сплава образа Брижит Бардо было одно неосознанное понятие – «свобода». Свобода от многих условностей общества, свобода поступать по-своему, наконец, свобода любить и бросать нелюбимого. Каждый вкладывал в нарушение Брижит Бардо привычного идеала свое представление.
Одни, как французская писательница Симона де Бовуар, видели в этом протест против серости и обывательщины. «Молчите, спрячьте эту девушку, – издевательски бросала она публике в нашумевшем эссе о Брижит, – уберите ее с дороги, обрейте ей голову, заткните ей рот! Но что это? Она по-прежнему смеется! Ну хорошо, вы правы, так будет проще и вернее: сожгите ее».
Другие, подобно американскому режиссеру Альфреду Хичкоку, спрашивали: «Она что – актриса кино или газетная актриса?»
Третьи, как Михаил Ромм, отмечали истинное мастерство Брижит Бардо.
Но
