к роли, которую ей предназначало общество. Ей недостало сил доиграть до конца современный вариант сказки о Золушке, выбившейся в принцессы.
Брижит Бардо была прежде всего беззастенчиво натуральна. Раскованностью чувств, независимостью поведения, эпатажем выходок и высказываний она отрицала привычные атрибуты «фабрики грез». В ней все было естественное, все свое. Как и Мэрилин Монро, она раздевалась на экране, но, казалось, без всякого желания разжечь публику, а просто потому, что ей так самой захотелось, с такой легкостью, будто нагота была ее костюмом. В ней был тот шик естественности, который стал повальной модой.
– В чем же, по-вашему, причина вашей фантастической популярности? – спрашиваю ее.
– Ничего таинственного, – смеется она. – Мне кажется, я просто отвечала определенному образу, которого требовало время.
Брижит Бардо действительно попала в «подходящий момент». В этом прямая связь между нею и временем. Но символы эпохи, подобные Брижит Бардо, всегда вступают с действительностью и в обратную связь. В мире, творимом массмедиа, история выворачивается наизнанку. Она начинается фарсом, а кончается трагедией. Существование Брижит породило поток сознания, вещей, системы представлений, которые сами наложили свой отпечаток на последующее развитие событий.
Увы, миф всегда имеет две ипостаси. Одну – восходящую, когда кумир – это божество, недоступность драгоценного оригинала; другую – нисходящую, когда, размноженный в бесчисленных копиях, его воспринимают как общедоступную репродукцию. В период формирования, наращивания слава кумира – всегда отражение новых форм и понятий. В период массового тиражирования создается клише, отливающее черты «идола» в стандартную маску. Теперь толпа хочет одного: чтобы каждый вздох, каждая подробность жизни кумира принадлежали только ей…
В какой-то момент, когда выпит кофе и о многом уже говорено, я все же решаюсь на бестактность и задаю вопрос о причинах ее ухода из кино.
– Если не хотите, не говорите, – замечаю я, – но только правду: почему все же?
– Откровенно? Мне надоело сниматься в плохих фильмах. Больше я этого делать не буду.
– Значит, решение не бесповоротно? А если будет интересный сценарий и режиссер?
– Ну, если все это будет, тогда и посмотрим.
Тема явно не интересует ее.
– Разве вы не будете тосковать по процессу съемок, самой работе?
– Нет, – говорит она убежденно. – Кино для меня никогда не было существом жизни.
– Что бы вы хотели изменить в окружающем мире, чтобы быть более счастливой? – задаю я ей вопрос, который задавала многим.
– Людей, – выпаливает она не задумываясь. – Характеры людей. Надо жить с людьми, а это невозможно.
– Но почему? – поражаюсь я. – Разве люди не доказали вам свою любовь?
– Нет. Известность – это совсем другое. Но и слава моя создана в значительной степени ненавистью.
Действительно,
