тросы еще оставались на переднем бампере, кузов был забрызган маслом и грязью. Я заглянул через окна в салон, проведя рукой по грязному стеклу, встал перед машиной на колени и уставился на помятые крылья и решетку радиатора. Несколько минут я смотрел на битую машину, пытаясь воссоздать ее заново. Ужасные события промелькнули у меня в мозгу на спущенных шинах. Больше всего меня удивили масштабы повреждений. Во время столкновения капот вздыбился над моторным отсеком, скрыв от меня подробности. Оба передних колеса и двигатель вдавились в отделение водителя, погнув пол. На капоте остались пятна крови, черные засохшие струйки тянулись к дворникам; крохотные темные пятнышки покрывали сиденье и руль. Я подумал о мертвеце, лежавшем на капоте автомобиля. Кровь, текущая по смятой нитрокраске, была мощнее, чем сперма, стынущая в его яичках.
Двое полицейских шли по площадке с черной немецкой овчаркой. Когда они миновали меня, я отпер водительскую дверь и с усилием ее распахнул.
Я опустился на покосившееся пыльное сиденье, втиснувшись перед подавшейся вперед рулевой колонкой. Потом втянул в машину дрожащие ноги и поставил ступни на педали, так вылезшие из моторного отсека, что колени прижались к груди. Приборная панель с треснувшими циферблатами часов и спидометра вмялась. Сидя в разбитом салоне, я пытался представить самого себя в момент столкновения, понять, как нарушилась связь между моим телом и защищающей его технологией. Я вспомнил, как ходил с близким другом в Имперский военный музей, вспомнил, какую грусть навевал фрагмент кабины японского истребителя «Зеро» времен Второй мировой. Путаница электрических проводов и паутина рваного брезента на полу передавали одиночество человека на войне. Мутный триплекс фонаря кабины хранил маленький уголок тихоокеанского неба и рев разогревающегося двигателя истребителя на палубе авианосца.
Полицейские играли с собакой на площадке, а я открыл бардачок. Внутри, покрытые грязью и обломками пластика, лежали вещи, которые Кэтрин не смогла забрать: атласы дорог, легкий порнографический роман, который Рената как бы в шутку предложила мне почитать, и полароидная фотография: я сфотографировал ее в машине на фоне водохранилища с обнаженной левой грудью.
Металлическое блюдечко пепельницы выскочило мне на колени, осыпав дюжиной окурков с пятнами помады. Каждая сигарета, выкуренная Ренатой по дороге из офиса к ней домой, напоминала мне о том или ином половом акте между нами. Глядя на этот маленький музей возбуждения и возможностей, я понял, что смятый салон автомобиля, будто специально модифицированный для жуткого калеки, в ближайшем будущем подходит мне идеально.
От ворот послышался голос полицейского, и в лобовое стекло я увидел женщину в белом плаще – она ходила среди разбитых машин. Появление здесь привлекательной женщины отвлекло меня от грез над дюжиной окурков. Женщина подошла к соседней машине – разбитому в серьезном столкновении кабриолету. Умное лицо утомленного врача, широкий лоб, прикрытый волосами…
Не думая, я хотел было вылезти
