на салон красоты. Мы наблюдали за тем, как Рут моет головы и делает укладки нашим мамам. Одни просили распрямить им кудряшки, другие, наоборот, просили их завить. И только моя мама решительно заявила, что хочет осветлить свои черные космы. Рут с радостью согласилась: она давно и упорно призывала всех краситься.
Пока наши мамы наводили марафет, мы крутились в парикмахерских креслах, то следя за руками Рут, то глазея на огромные автобусы, проносившиеся мимо простреленного окна. Мы тоже мечтали о красивых прическах и налаченных ногтях, но тщетно.
Когда Рут сняла полотенце с маминой головы, на месте черной охапки вьющихся мелким бесом волос была желтая.
Салон вдруг затих: мы завороженно воззрились на это подобие желтой сахарной ваты.
На следующий день все явились в школу разряженные как на Рождество. Коричневые лица наших мам расцветились румянами, тушью и помадой. Мама Эстефании даже прилепила накладные ресницы, которые смотрелись на ее больном увядшем лице как выдвинутые антенны.
Когда приехал Хосе Роса, к нам в джунгли словно упало большое зеркало. Глядя на него, мы видели себя. Каждый неизвестный нам прежде изъян, каждый шрамчик на нашей коже отражался в нем.
Моя мама первая пригласила учителя на обед.
– Я сражу его своими познаниями в грамматике. Слыхала и про ономатопею, и про глаголы, – сказала она. – А что, разве не так?
Целый день мама мела наш земляной пол и отовсюду стирала пыль. После ухода отца она уборкой вообще не занималась.
Я находила объяснения тому, почему отец покинул наш дом, джунгли и маму (хотя она еще не успела превратиться в вечно пьяную мегеру), но я совершенно не понимала, как он мог расстаться со мной.
Проведя Хосе Росу по нашему чистому дому, мы уселись обедать под папайей. Мама и Хосе пили пиво, я колу. Поставив перед гостем бутылку, мама и не подумала дать ему стакан. В Герреро все дули пиво прямо из горлышка.
Хосе не говорил ни о чем, кроме как об ужасах существования на нашей горе. Он недоумевал, почему местные жители не пьют из стаканов и почти всегда спят не в доме, а под открытым небом. Мы покорно слушали его сетования на то, что, имея телевизоры, спутниковые антенны и стиральные машины, люди умудряются обходиться без мебели и без нормальных полов.
Электричеством здесь пользуются фактически незаконно, внушал нам Хосе Роса, потому что цепляют провода к фонарным столбам на шоссе и тянут их вверх по тропам и через чащи. Его удивляло наше пристрастие к мясу и равнодушие к фруктам и овощам. Дальше – больше. Хосе Роса даже признался, что ему в жизни не было так тошно, как при виде обитавших у школы уродливых жаб. Он не переносил огромных черных муравьев, которые оккупировали его учительский домик, а жару и подавно.
Моя желтокудрая мамочка только кивала, поглощая пиво бутылку за бутылкой. Румяна и тушь стекли с ее лица вместе с потом и размазались по шее. Когда мамина помада окрасила пять бутылочных горлышек, а Хосе Роса сообщил, что даже в такое пекло не может скинуть носки, потому
