рот рукой:
– Я боюсь цветов.
Однажды мы с Эстефанией, Паулой и Марией надумали прогуляться. Это была шалость, потому что нам строго-настрого запрещали гулять без взрослых. Мы удрали из дома Эстефании в субботу днем.
Дом у семьи Эстефании добротный – с тремя спальнями, кухней и гостиной. Эстефания жила с мамой, Августой, и двумя маленькими сестричками, Мануэлой и Долорес. На нашей горе только отец Эстефании каждый год приезжал из Штатов в Мексику. И каждый месяц он слал жене деньги. Его стараниями к нам на гору провели электричество, а это недешево стоило. Отец Эстефании работал садовником во Флориде. Еще было известно, что раньше он рыбачил на Аляске. Во Флориде его нанимали по большей части американцы, но находились и богатые мексиканцы, бежавшие от разгула насилия. Многие из них, рассказывал он, побывали в лапах бандитов.
Из Штатов отец привез Эстефании массу игрушек. Например, волшебные часы, светившиеся в темноте, и говорящую куклу, у которой даже губы шевелились.
На кухне у них стояли микроволновая печь, тостер и электрическая соковыжималка. Во всех комнатах висели люстры. Каждый имел электрическую зубную щетку.
Дом Эстефании был чуть ли не главной темой маминых разговоров. Когда мама опрокидывала в рот третью бутылку пива, я уже знала: сейчас пойдут разглагольствования о доме Эстефании или о моем отце.
– У них вшивые простыни сочетаются с покрывалами, а полотенца – с ковриком на полу. Ты видела, как у них салфетки сочетаются с тарелками? – напирала она. – В Штатах все должно сочетаться!
Мне только и оставалось, что соглашаться. Даже одежки трех сестер всегда были подобраны по цвету.
– Посмотри на этот земляной пол, – не унималась мама, – посмотри! Любви твоего папаши не хватило даже на то, чтобы купить мешок цемента. Ему наплевать, что мы делим кров с пауками и с муравьями. Если тебя ужалит и убьет скорпион, виноват будет твой папаша.
Виноват он оказывался во всем. Льет дождь – он настелил худую крышу. Палит солнце – он построил дом слишком далеко от фикусов. Я получаю плохую отметку – у меня его куриные мозги. Что-то роняю – у меня его руки-крюки. Много болтаю – у меня его язык без костей. Молчу – я вообще вся в него, и, по моему тогдашнему убеждению, многие могли бы мне в этом позавидовать.
В один прекрасный день, когда мама Эстефании слегла с простудой, Мария, Паула, Эстефания и я решили улизнуть.
– Пойдем на разведку, – сказала Мария. Ее голос звучал глухо, потому что она прикрывала ладошкой вывернутую красную мякоть губы.
– Пошли в сторону Мехико, – сказала Паула.
Она всегда мечтала поехать в Мехико. Этот город мы все находили мгновенно, стоило нам посмотреть на карту Мексики. Наши указательные пальцы сразу тыкали в самую середку страны. Если бы Мексика была телом, Мехико был бы ее пупком.
Мы пробирались цепочкой по протоптанным игуанами тропкам, которые заводили нас все глубже и глубже в дебри джунглей. Я шла последней. Мария с прижатой ко рту ладонью – первой. За ней Паула во всей своей красе, хоть и с вымазанными черным фломастером
