Игрока тени, им стоило пытаться его обогнать лишь о-двуконь, да и то – незаметно для глаз местных дружинников, привычно бдивших на сторожевых вышках, толпа конных проскользнуть бы не смогла. Тиссали ещё помнила набеги северных степняков харудов, их страшные луки и боевые кистени, так что ставить под сомнение степень готовности дозорных не приходилось.
Добравшись до места, бард въехал в южные ворота Милона, лишь изрядно расспросив дородного сотника, жевавшего коренье таббы под лёгким деревянным навесом невдалеке от будки таможенного писаря. Нет, никаких чужаков тут не видели, даже разбойнички что-то в последнее время шалить перестали. Да, Пресветлый в городе, где ж ему ещё быть. Следит и наставляет, как водится. А бумаги, мил человек, у тебя в порядке? Ну, так проезжай…
Узкие, стеленные дранкой чавкающие боковые улочки, зажатые между высокими глухими каменными стенами домов, напомнили Ксанду давешнее происшествие в Лино, отнюдь не улучшив его настроение. Прав ли он был, не заехав по дороге на запад к Пресветлому в серебряные хоромы? С одной стороны, конечно, дела Игроков должны оставаться сокрытыми, но с другой… мог и погибнуть по небрежности. Теперь же он чувствовал необходимость заручиться чем-то более надёжным, чем собственное везение. Игра становилась грубой, и Серому Камню требовалось прикрытие.
Размышляя на эту тему, бард добрался к самому подножию длинной лестничной анфилады, что вела на вершину холма, ставшего некогда фундаментом Дворца Пресветлого Князя. Нижние ступени занимала полудюжина скучающих молодцов из числа гвардии Его Высочества, странно, раньше такой осторожности наш великий полководец не проявлял. Вот и стрелки скорчились в своих каморках на самом верху. Различить их с такого расстояния было нелегко даже его, Ксанда, внутреннему зрению. Эти ребятки могут уложить на мрамор любого, кто попробует без надлежащего разрешения проникнуть во внутренние покои дворца. Что ж.
Гибкий молодой десятник хмуро покосился на барда, оставшегося в седле, показным жестом поправил эфес своего широкого меча, более пригодного для конного, нежели для пешего боя, подошёл.
– Что тебе угодно, добрый человек, не праздное ли любопытство привело в дверям Пресветлого Князя?
– Нет, увы, не праздное, – Ксанд ловким движением соскользнул на мостовую, их взгляды оказались вровень друг с другом. Секунду молча смотрели они друг на друга, после чего Ксанд сделал шаг назад, галантно поклонившись – парнишка хорошо держал взгляд. – Передайте, юноша, своим набольшим, что на приём к Пресветлому явился сам Ксанд Тиссалийский, сын Птора, бард, известный своим искусством пения и декламации далеко за пределами Средины.
Надо отдать десятнику должное, пустое бахвальство он принимал вполне естественным образом, как истинно человеческое качество.
– А не желаешь ли ты именоваться самим Мёртвым Императором, известным и вовсе по всей Иторе?
