матросики муравьями носились по вантам, скрипел такелаж, все трое его сотоварищей, убоявшись духоты каюты, расположились тут же, в тени паруса. Расслабились всё же… или нет. Вот соломенноволосый уроженец Марки, отличный лучник Тарнис бросает на обрывистый восточный берег свой колючий, прицеливающийся взгляд. И лук его не валяется в рундуке, а лежит поблизости, со смазанной тетивой, рядом аккуратно перевязана ленточкой дюжина стрел. Да и Гротт, могучий мечник, не зря играет желваками – верный признак опасности для любого, кто на него не так посмотрит. Разве что граф Моно дрыхнет в своём гамаке абсолютно беззаботно. Впрочем, последний способен урвать двушку времени для здорового сна где угодно, хоть посреди поля битвы.
А что же Ксанд, так ли он спокоен по отношению к их теперешнему положению праздно прогуливающихся по реке знатных господ?
Бард продолжал исполнять непонятно зачем ему понадобившуюся роль местного проводника, у него наготове хранились десятки каких-то чудодейственных бумаг, канцелярской магией которых он наводил преизрядный ужас на встречных любопытствующих, в заплечном же мешке он постоянно таскал с собой неразлучную лизанну.
– Ксанд, ты же бард? Почему ты нам ни разу ничего не спел?
Тонкоусое гримированное лицо осталось недвижимо.
Ответ последовал нескоро.
– Сейчас не время песен, слишком много моих хороших друзей погибло за последний круг. Слишком много. А вот сыграть, – старик ловко извлёк благородный инструмент из чехла, нежно коснулся струн, подкрутил что-то, прислушался к звуку, удовлетворённо расправил плечи. – Сыграть можно. Вполне может так статься, что в следующий раз не только играть, но и слушать никто из нас уже не сможет.
Мрачное пророчество заставило всех, даже спавшего только что графа Моно, пристально заглянуть Ксанду в глаза. Впрочем, тот не обратил на этот к себе интерес никакого внимания. Он уже присел, согнувшись, и едва-едва коснулся струн.
Не зря лизанну называли королевским инструментом, Тсорин отлично знал, какое это тонкое искусство – на ней играть. На редкие выступления королевских бардов, случавшиеся при дворе Милона, ценители музыки пытались получить приглашение за полкруга. Ложи, партер, балконы всегда были забиты под завязку… Сейчас им предстояло нечто не менее захватывающее, хотя… как может сочетаться тонкий гриф лизанны с содранными в кровь мозолями на держащих руках, привыкших к мечу и дорожному посоху?
Лизанна дрогнула и запела.
Словно журчание весеннего ручья полилось из её широкого лона, лёгкое, свежее, светлое, живое. Оно искрилось и сверкало, проникая до самых глубин души, растворяя в себе усталость, гнев, страх, все те чёрные пятна, что неминуемо оставляет на нас жизнь.
Вот прогремел гром первой майской грозы, вот – налетел бесшабашный ветер, неся с собой свежесть и лёгкость – верные спутники начала новой жизни.
Вплетаясь
