кричат всё пронзительнее. Им нравится мой краб. Вот ведь разгалделись, куры глупые! Зачем так кричать? Что-то про гальку.
– Галька! – кричит с кухни муж.
Оставляю краба чайкам и иду на кухню.
– Чего?
– Может, поедим чего-нибудь?
– Яичницу?
– Отлично!
Разбив яйца, провожаю взглядом последнюю сытую чайку, поправляю цветок лотоса в волосах и думаю, что никогда, наверное, не увижу Дальний Восток. Но, даже не видя, почему-то очень его люблю. Интересно, а у такого синдрома есть имя? А то можно назвать моим!
Евгения Васильева
Родилась 11 ноября 1977 года в Москве. Окончила философский факультет МГУ им. М. В. Ломоносова (2004), факультет педагогики и психологии МПГУ (2012), факультет психологии образования и факультет консультативной и клинической психологии МГППУ (2014), Первый римский университет La Sapienza (2014), программу профпереподготовки «Психодрама и ролевые игры в групповой и индивидуальной работе» МГППУ (2016). Является слушателем ВЛК Литературного института имени А. М. Горького. Работает в сфере связей с общественностью.
P. S. Жизнь – небольшая стопка осенних листьев. В каждом листе-фотографии застыли воспоминания. Между двух точек конца и начала – череда других. Но они ничего не значат для большинства, неся в себе субъективные смыслы. Всё самое главное можно уместить в глагол «любить» и временные параметры «иногда».
Боги умирают в городах
– Знаешь, я был богом, – говорит он, а я уже не помню его имени. Вечер, мы что-то пьём, ковыряем вилкой в салате и перетасовываем карты своих историй.
Эффект незнакомцев. Так бывает у командированных при набегах на чужие города. Каждый рисует свою масть: хочешь – веришь, не хочешь – не слушай. Водка холодна и обжигает горло.
– У настоящего шамана русской крови нет. Вообще никакой пришлой, – продолжает он или отвечает на вопрос, как тут разобрать, когда стена начинает медленно накреняться девятым валом. – Только чистая якутская кровь. У нас в отделе один работал. Говорит, мог бы стать шаманом, да в город подался. Там весь дар и прошёл. Шаманская болезнь? Скажешь тоже. Об этом и говорить нельзя, – шепчет он, думая, что неслышно, хотя от рыка подскакивают рюмки на столе. – В городе всё не так. Здесь шумно, людей много. Нет величия. Все куда-то несутся. Я тоже бежал, а потом умер. Так всегда: если не бог, умираешь. Не то что раньше, когда был начальником в районе. Тогда все знали: ни один самолёт не полетит, если я не скажу. Солнце светит – я сказал. Ветер дует – я сказал. Якутск – далеко. Москва – так далеко, что её почти и нет. Кричи не кричи, не докричишься.
В том районе были только древние боги, но они почти ушли, и я молодой бог. Все дышали, если я так хочу. Посмотрел – сердце остановилось. Вот какой я был. Сильной силищи. Но потом переманили почём зря. Стал простым человеком. И даже меньше. Город всего выпил. А прошлого не вернуть. Вот она – жизнь после смерти.
Вокруг меня, должно быть, ещё несколько богов. Они пьют водку и молчат.
Каково
