и увлек дальше. Но Бульчу долго еще не мог прийти в себя от изумления. Он то и дело оглядывался через плечо на злобного гуся. Все перевернулось в тундре! Все стало удивительным и непонятным! Подумать только: гусь преследовал охотника!..
Бульчу вопросительно поднял на нас наивные, выцветшие от старости глаза, надеясь, вероятно, что приезжие удовлетворятся этой историей.
Нет, приезжие были неумолимы. С дудинского гуся Савчук ловко свернул разговор на другого гуся, закольцованного, который прилетел с Таймыра в Ленкорань, а сейчас удостоен чести находиться в большом доме в Москве.
– Пусть почтенный Бульчу не тревожится, – сказал этнограф. – Расспрашивать понуждает нас не праздное любопытство, но интересы науки. Приезжие собираются записать сказки нганасанов и поместить их в толстую книгу.
– Сказки, сказки! – Бульчу, смягчившись, закивал головой. Все это было давно, так давно, что порой ему самому кажется сказкой…
Тогда он, по его словам, еще верил в «каменных людей», в духов Бырранги. Сейчас он не может верить в них, потому что видел кино. (Старый охотник с удовольствием выговорил это слово.) Да, он видел его шесть, семь – нет, больше, десять раз!
Бульчу разжал пальцы на обеих руках и гордо показал присутствующим.
Дело, видно, шло на лад. Я устроился поудобнее, приготовясь слушать столь важное для нас свидетельство очевидца…
2
Итак, много лет назад, когда в России еще был царь, в тундру, неслышно шагая, пришла оспа. Люди умирали один за другим. Трупы некому было убирать, собаки облизывали умирающих, и упряжные олени бродили вокруг опустевших чумов.
Однако Бульчу не болел. С утра до вечера пропадал в тундре на охоте, а так как был молод и бегал очень хорошо, то оспа не могла его догнать.
Она явилась к нему во сне. Он увидел женщину с желтыми волосами (так в тундре представляли себе оспу), которая сидела на полу и сердито смотрела на него. Сердце охотника похолодело: она была в черном платье! Если бы платье было красным, у Бульчу могла бы еще быть надежда на выздоровление.
Он закричал и проснулся. Никто не отозвался на его крик. В чуме было темно и тихо. Он повернулся к жене, лежавшей в спальном мешке рядом. Она была мертва и прижимала к груди мертвого ребенка. В углу у потухшего очага так же молча лежал ее брат.
Бульчу встал. Колени его подгибались. Он чувствовал непривычную слабость, шум в ушах. Собаки выли у входа.
Он вышел из чума, поймал самых быстроногих своих оленей и, не оглядываясь, помчался на север. На юг ехать было нельзя. По слухам, лесные люди (долгане) также болели оспой.
Беглец давал роздых оленям только на самое короткое время. Он привязал себя к санкам, чтобы не вывалиться, и ехал, ехал, размахивая хореем, понукая оленей охрипшим голосом, потому что очень боялся гнавшейся за ним по пятам болезни.
Рассказчик замолчал и принялся набивать трубку.
– Сюжет довольно банальный, – пробормотал
