Анюта, – оттого и не посмеет.
– Но ведь посмели, коли вы здесь, – усмехнулась Маша. – Ничуть не посмели, а потихоньку ушли, няньки наши чаи распивают и думают, что мы в саду, а мы вот где, – сказал Митя торжественно, и все дети расхохотались.
– И вас не хватятся дома? – спросила Софья Артемьевна с недоумением.
– И не хватятся, уж наверняка не хватятся до самого того времени, как прийти папочке. Папочка возвращается домой из присутствия в пять часов; вот в половине пятого они и пойдут искать нас по саду; не найдут там, пойдут на улицу, и уж как тогда злятся – любо-дорого смотреть!
– Бедные дети, – вздохнула Дарья-няня, – сироты без матери.
– Дети, брошенные без призора, – сказала Софья Артемьевна и тихо покачала головой. – Жаль их! Посмотри, – прибавила она тихо, обращаясь к дочери, – у меньшой барышни в пройме дыра, да и юбка оборвана.
Маша встала, взяла иголку с ниткой и позвала:
– Анюта, подите сюда, я зашью вам платье; не ходите так, нехорошо.
– Да что ж мне делать, если лопнуло!
– Как «что делать»? Зашить!
– Я не умею.
– А я вас научу, – сказала Маша.
– Жалкие дети, – шепнула ей мать.
– Ну, мама, не жалейте их так, я их буду беречь, – улыбнулась Маша, – мы вот познакомились, и теперь я позабочусь о них – страсть детей люблю.
И действительно, Маша, любившая детей без памяти, каждый день теперь играла с ними, и кур с ними кормила, и полола с ними вместе в палисаднике, и цветы поливала, да, кстати, и глядела, чтоб они не шалили, были чисто одеты, мыли почаще руки; она сама их причесывала, оправляла на них платья. Няньки скоро узнали об их знакомстве, но им это было на руку, оттого они Маше и не мешали. К осени обо всем узнал из рассказов детей и Николай Николаевич и отправился благодарить соседок за внимание к его детям. Целую зиму дети каждый день уж не через забор, а чинно – через улицу – ходили навещать соседок, а Николай Николаевич повадился ходить к ним каждый вечер. К следующей весне он, видя дружбу детей с Машей, решился и сделал ей предложение. Он был человек еще не старый – ему минул только сорок один год, а ей было уж двадцать пять лет, хотя нельзя было дать больше восемнадцати. И Маша согласилась. Она горячо полюбила детей Николая Николаевича, да и он был ей симпатичен. Только мать ее не уставала удивляться.
– Куча детей, – говорила она, качая головой, – мал мала меньше.
– Ну, что же такое, когда я их люблю! – отвечала Маша. – Ну, а коли больны будут?
– Ходить за ними стану.
– А мачеху невзлюбят?
– Да какая же я им мачеха? Я им Маша, их любимая Маша!
– А слушаться не будут?
– Почему это? Они всегда меня слушаются.
Словом, рассуждения Софьи Артемьевны были рассеяны Машей в прах; она целовала мать и говорила:
– Подумайте, маменька, счастье-то какое: дочь выходит замуж – с матерью расстается, а нам и расставаться не надо. Мы сделаем калитку в заборе,
