к другой мамочке, к своей настоящей мамочке, – говорила княгиня, лаская Анюту.
– Не хочу к другой! – с криком повторяла Анюта.
– О, дитя мое милое, – сказала печально княгиня, – мало ли чего мы не хотим, но должны покориться. Тебе пришлось испытать все это слишком рано. Бедная девочка, бедная сиротка!
Рыдающую Анюту, всю в слезах, повторяющую: «Не хочу! Не хочу!» – отнесли в детскую. Там две няньки и обе княжны старались ее развлечь и успокоить, но напрасно показывали девочке чудесные игрушки, веселые картинки – Анюта не хотела глядеть на них, она лишь горько плакала и твердила:
– Мамочка! Мамочка! Не хочу! Не хочу!
Однако через несколько дней она мало-помалу успокоилась и занялась игрушкой – птичкой с блестящими перьями, которую няня заводила ключиком, и она, припрыгивая, носилась по комнате. Анюта, не видавшая никогда затейливых игрушек, смотрела на нее с восторгом, и, когда она начинала плакать и звать мамочку, няня вновь заводила птичку и пускала ее по комнате. Каждый день, просыпаясь, Анюта просила и мамочку, и птичку.
– Хочу мамочку, – говорила она жалостно, – хочу птичку!
И птичку тотчас приносили.
Через неделю княгиня пустилась в путь. В карете сидела Анюта между двумя княжнами и бережно держала на коленях блестящую птичку с разноцветными перьями, но долго не могла привыкнуть к княжнам, которые были с ней милы и сердечны. Мать говорила им, что они должны заботиться о сиротке, одинокой сиротке, и они понимали это и с любовью смотрели на нее, ласково говорили с ней, делили с ней лакомства и целовали ее, но Анюта все глядела волчонком и часто вздыхала. Путешествие длилось три с лишним недели. В больших городах княгиня отдыхала и проводила по два-три дня. Девочек посылали гулять. Им нравилось ходить по улицам и садам незнакомых городов. Они резвились и смеялись, но Анюта все была печальна. Однако мало-помалу она привыкла, полюбила младшую княжну Алину и сама стала целовать ее. Приехали они в Москву, и Анюта с удивлением увидала большой дом в глубине просторного двора, с тенистым садом позади дома. В доме стояла красивая мебель, по стенам висели картины в золоченых рамах, стояли по углам белые мраморные статуи, которых по вечерам побаивалась Анюта. Две недели прожила она у княгини и уже совсем было привыкла и к ней, и к княжнам, и к няне… Однажды вечером, когда они пили чай, доложили о приезде Николая Николаевича Долинского, дяди Анюты. В гостиную вошел небольшого роста, сухощавый, белокурый, застенчивый и моложавый человек лет сорока, с лицом добрым и приятным. Он горячо благодарил княгиню и посматривал с любопытством на трех девочек, пивших молоко из чашек за чайным столом. Он был в трауре.
– Анюта, подойди сюда, – позвала княгиня, – поцелуй дядю. Это твой дядя.
Николай Николаевич обнял Анюту и поцеловал ее.
– Ждала-ждала, да не дождалась ее жена моя, – сказал он княгине растроганным голосом.
Княгиня взглянула на его траурное платье и все поняла.
– Жена ваша?.. – она взглянула на него сочувственно и смущенно и не договорила.
– Лишился,
