Катерина Пална уперлась, – с ухмылкой сказал охранник.
– Если со мной по-хорошему, то и я хорошая, – отрезала пышногрудая Катерина Пална. – А кто с мечом придет, тот пусть на харакири потом не обижается. Я ей сказала: женщина, у меня инструкция, не имею права вас пустить. Она говорит: тогда я здесь нассу. Я говорю: ну ссы, если сраму не хватает. Пока она шумела, у меня люди разбежались. Мужчина ребенка увел, за блинчики платить не стал. Ну, я его не виню: как она ругалась матерно, это же уши в трубочку сворачивались! Коля стал выводить эту дрянь, а она повернулась вроде как ненароком и целый стенд с шоколадками свалила.
– Толкнула она его, – вмешался охранник. – Всей тушей надавила!
– Ага. Ахнула, типа от неожиданности, – и лыбится. Не повезло вам, говорит. И унитаз сломался, и «Сникерсы» разлетелись… Не будет вам больше ни в чем счастья. Глядите, чтобы бензин не взорвался.
– Я после такой заявы пошел за ней и стоял рядом, пока она заправляла свою колымагу, – хмуро сказал охранник. – Думал, может, больная. Нальет бензину на асфальт и подожжет.
– Она и есть больная! Бешеная!
– Бешеные воды боятся…
Охранник и Катерина Пална поспорили немного о природе заболевания скандальной клиентки и сошлись на том, что Вера Бакшаева «психическая».
– Можно проверить по документам, какого числа вызывали сантехника? – спросил Сергей.
Да что ты, мил человек, какие тебе документы, сказали ему, три месяца прошло. Но Бабкин так искренне огорчился, что суровая Катерина Пална растаяла, позвонила кому-то, и выяснилось, что сантехник был свой, Людкин племянник. Через неизвестную Людку вызвонили его, а он сверился со своими сантехническими записями, и спустя каких-то пятнадцать минут Бабкин знал: Вера Бакшаева проезжала через заправку утром пятнадцатого августа.
Красильщиков весь день провел рядом с печником, скособоченным человечком, путавшимся в собственной густой бороде. Макар отвел его в сторону и расспросил о вчерашнем дне. Печник, удивленно глядя на него, ответил, что Михалыч, конечно, приезжал; потом испугался, что сказал лишнего, и бочком убежал к Красильщикову.
Макар сел на крыльцо и погладил молчаливую собаку Чижика.
– Пойдем, дружище, побеседуем с кем-нибудь.
Старуха Худякова, увидев Илюшина, совершенно не удивилась.
– Василий! – крикнула она в приоткрытую дверь. – Васька! Самовар поставь, у нас гости.
– А сама переломишься? – отозвался надтреснутый голос.
– Тяжелый он!
– У тебя чайник электрический имеется.
Василий высунул из дома заросшую физиономию, смерил Илюшина хмурым взглядом, сунул ноги в калоши и утопал в неизвестном направлении.
– Эх, погань какая, – беззлобно сказала ему вслед Нина Ивановна. – До чего же вредное отродье! Может, и зря я его сюда притащила… Ну да, бог даст, по весне сам уйдет. Они, бездомные, на одном месте долго не сидят, не могут.
– А Василий
