Вообще-то я расхитителям материка должен сказать спасибо.
Сейчас, смотря с перрона на сгущавшуюся темень вдали океана, можно и, наверное, нужно было так размышлять. Всему своё время.
– За то, что тебя чуть не убили, а однажды почти убили? – Глаза Ильча за очками-лупами стали ещё больше.
– Так из-за них же я отправился на остров! Из-за них смотрю на океан, из-за них я снова начинаю понимать что-то большое.
– Из-за них у тебя ничего нет.
– А что должно быть?
Уже вечером мы добрались до общаги, где жил Ильич. Снега на побережье и в городке было намного меньше, чем за хребтами, на другой части острова, где была моя редакция.
На самом деле жильём Ильича оказалась трехкомнатная квартира, в которой он обитал с двумя парнями из судоремонтного завода. Одного из них Ильич никогда не видел, поскольку тот болтался на каком-то судне вместе с этим судном. А второй парень работал механиком на заводе. Он оказался земляком Ильича, хотя его земляки – весь Советский Союз. Но некоторое время парень жил в Кухмистерской слободке Киева, куда однажды судьба завела и Ильича. По этой причине парень теперь считался земляком моего Ильича.
Он-то и ждал нас, нажарив большую сковороду камбалы.
Казалось, что вся квартира пропитана запахами жареной рыбы.
– Вот чудо природы: один бок чёрный, а другой – белый, смесь негра с блондинкой. Вкуснющая рыба! – похвастался он, ставя на стол своё угощение и нарезая большими, как на полевых станах материка, ломтями душистый хлеб.
От такое еды грех оттаскивать даже за уши…
Даже ночью здесь ощущается бездна океана, необъяснимая разуму толща воды, природа которой плавно переходит в природу суши, и оба они пронизаны и трепещут видимыми и невидимыми живыми организмами. И каждый из них хочет жить!
В комнате, где были кровати Ильича и его земляка, шла неспешная беседа, какая бывает после сытной еды.
– Анатолий Ильич, а вы когда в перший раз с революцией подружились? – Ехидно спрашивал парень из Кухмистерской слободки.
– Давно это было. Ещё при Хрущёве. Я ведь окончил зооветеринарный техникум. Отправили меня в пермские леса. Знаешь, там они богатые! – выдохнул своё фрикативное «г» Ильич. – Одного разу я разговорився зи старим, фронтовиком. – Ильич снова перешёл на русский. – Ты представляешь, он пенсию получал – 8 килограммов зерна в месяц!
Последнюю фразу он выкрикнул и замолчал. Через долгую паузу продолжил уже спокойно:
– Насмотрелся я на счастливую жизнь, и однажды написал письмо самому Хрущёву.
– И шо?
– Мне же ещё восемнадцати лет не было. Проболтался о письме знакомым. Испуг окружающих был сильнейший, все говорили, что меня посадят без права переписки. Старик даже посоветовал скрыться… Вот я и мотался потом по разным геопартиям.
– Чи не шукали?
– Да кому оно нужно письмо
