разглагольствования о Микеланджело или философский анализ творчества Вагнера?
– Мы как раз собирались уходить, – хмуро проворчал Мейер, поднимаясь из-за стола.
– Глубоко сожалею, что буду лишен россыпей мудрости, постоянно слетающей с ваших изысканных уст, – ответствовал Хаддо, улыбаясь, и занял кресло мадам Мейер. – Я увидел, что зал переполнен, и наполеоновское чутье подсказало мне, что найти местечко я смогу, лишь высмеяв кого-нибудь. Меня следует поздравить с тем, что мои насмешки, которые глупый юнец Рэгглз ошибочно принимает за остроумие, избавили нас от общества откровенно развратной личности. Это освободило у стола сразу три кресла, что позволяет мне вкусить свою скромную трапезу, не расталкивая соседей локтями.
Мари положила перед ним меню. Он внимательно изучил его.
– Возьму-ка я ванильное мороженое, о прекрасная Мари, нежное крылышко цыпленка, жареную рыбу и немного превосходного горохового супа.
– Суп, жареная рыба. Один цыпленок и одно мороженое.
– Но почему вы собираетесь подавать их мне в таком порядке, а не в том, который я назвал?
Мари и две француженки, все еще остававшиеся в комнате, принялись возражать, упрекая Хаддо в экстравагантности, но тот отрицательно помахал огромной ладонью.
– И все-таки, о Мари, я начну с мороженого. Оно охладит страсть, воспламеняющую меня, когда я вижу ваши прекрасные глазки. Затем спокойно обглодаю цыплячье крылышко, чтобы нейтрализовать вашу язвительную улыбку, и перейду к свежей рыбе. А дабы достойно завершить продолжительную трапезу, закушу гороховым супом.
Сумев овладеть вниманием присутствующих, он приступил к поглощению блюд именно в том порядке, который назвал. Маргарет и Артур поглядывали на него неприязненно, но Сюзи, которую не возмущали тщеславие и желание этого человека привлекать к себе всеобщее внимание, смотрела с любопытством.
Хаддо был явно не стар, хотя из-за тучности казался старше своих лет. Правильные черты лица, маленькие уши, тонкий нос. Рот большой, губы влажные. И большие белые ровные зубы. Толстая, как у бульдога, шея. Темные вьющиеся волосы, зачесанные со лба и с висков, придавали его чисто выбритому лицу неприятную наготу. Лысина на макушке напоминала тонзуру. Хаддо производил впечатление порочного, чувственного монаха.
Маргарет, тайком посматривая на него, пока он ел, вдруг содрогнулась от внезапного отвращения. Он медленно поднял голову и глянул на нее. Она тут же отвернулась, вспыхнув, словно ее застали за непристойным занятием.
Самым поразительным в облике Оливера Хаддо были его глаза. Небольшие, бледно-голубоватые, они смотрели на вас так, что вам становилось не по себе. Вначале Сюзи не могла определить, в чем именно заключалась их необычность, но вскоре поняла: когда человек глядит на тебя, чувствуешь, что взгляд его устремлен именно на твое лицо; Хаддо же, казалось, смотрит сквозь тебя и изучает стену за твоей спиной. Специально ли он это делал, или такова была природа его зрения, отказавшая ему в возможности
