под шконкой – «на вокзале» – молодой шнырь. Кувалов повернулся на бок и отбросил одеяло. На втором ярусе нар поблескивали круглые стекла очков первохода. Парень боялся снимать их на ночь, чтобы ненароком не раздавить во сне.
Кувалда сел, прислушался, никто не пошевелился. Он поднялся, прошел вдоль нар, всего на секунду задержался возле очкарика, сунул руку под самодельную подушку и тут же выдернул. И если бы не синий свет, то было бы видно, как прилила кровь к лицу видавшего виды блатного.
– Прости меня, господи, – прошептал он, уже вернувшись на место.
В тот самый день, когда адвокат Нардов появился в Бутырке, чтобы сделать Кувалде странное предложение, главный врач тюремной больницы Петр Алексеевич Барсуков слегка поправил свое материальное положение. На автомобильной стоянке, где он всегда оставлял свою «Ладу», Петр Алексеевич открыл машину, приспустил стекло в задней дверце, а затем хлопнул себя по лбу, словно что-то забыл, и заспешил прочь. Барсуков ничего не забывал, просто ему надо на время отойти в сторону. Но Петру Алексеевичу было страшно, что кто-нибудь заподозрит, поймет, почему это он не спешит уехать домой, вот он и прикинулся забывчивым.
Барсуков – высокий дородный мужчина с чуть обрюзгшим лицом, закурил и нервно затянулся. Сегодня ему уже пришлось поволноваться, когда по его распоряжению в тюремную больницу перевели трех воров в законе, сидевших в Бутырке. Перевод всей троицы он устроил по достойным веры диагнозам, почти не сочинял, ведь настоящих хворей у высоких авторитетов воровского мира хватало. Все-таки тюрьма – не курорт, и здоровья никому из сидельцев она еще не прибавила. По большому счету придраться было не к чему, даже если бы на доктора и наехало начальство.
«Ну да, подстраховался, – сказал бы он. – Можно было и не госпитализировать, но сами же понимаете, если вдруг окажется, что законник умрет из-за того, что ему вовремя не оказали помощь… Это же грозит бунтом в тюрьме».
Начальство и слова не сказало. Сколько и кто, кроме него, получил денег за эту госпитализацию, Барсуков не знал и не хотел об этом думать. Его интересовала только его собственная доля.
В тюрьме работа не сахар, того и гляди, подхватишь туберкулез или взбесившийся от безысходности арестант наградит тебя СПИДом, вцепившись зубами в руку. Корячиться за одну зарплату, проводя каждый день за решеткой в обществе преступников, нормальный человек не согласится. И потому взятки Петр Алексеевич считал справедливой добавкой к денежному довольствию. Он-то считал, но государство полагало иначе, вот и боялся всего Барсуков, боялся панически.
«Боже мой, – думал он, глядя на свою машину, поблескивающую лаком на солнце, – ведь могу же позволить купить себе хороший новый автомобиль – немецкий или японский, а езжу на отечественной развалюхе. Могу купить квартиру побольше и ближе к центру, но живу с женой в той, какую получил еще от государства. Могу поехать отдыхать за границу, но приходится ездить в Сочи и жить в дешевеньком доме отдыха… Но ничего, когда выйду на пенсию, оттянусь. Вот тогда и пригодятся мои сбережения.
