пропал. То, что он сейчас услыхал, до того его поразило, что ему уже было не до сна. Никогда еще его голова так сильно не работала, как теперь. Сначала он даже не мог понять, что, собственно, случилось, но потом, когда он сообразил, в чем дело, ему сделалось до того скверно, что он чуть было не закричал во весь голос.
На другой день, лишь только занялась заря, Рыжик уже был на ногах. Аксинья успела уже открыть ставни, а Тарас возился на чердаке с досками. Верочка и Катя еще спали.
– Мама, а мама! – пристал Рыжик к матери.
– Чего тебе? – недовольным тоном проворчала Аксинья.
– Мама, я вам не родной? – спросил Рыжик и заглянул Аксинье в лицо.
Вопрос был предложен так неожиданно, что Аксинья растерялась и не знала, что ответить.
– Мама, маменька, я, значит, не родной вам? Да?..
– Ты глупости говоришь… Отстань, мне некогда… – проговорила Аксинья и отвернулась от мальчика.
– Нет, мама, я все слыхал… Я… вам не родной… Мама, чей же я?
На глаза Рыжика навернулись слезы. Он еще не плакал, но по вздрагивающему подбородку легко можно было догадаться, что мальчик сейчас разрыдается. Аксинье стало жаль его.
– Ты об этом, голубчик, не думай! – ласково сказала она и провела рукой по золотым кудрям Саньки. – Все люди, – продолжала она, – между собою родные…
Не успела она кончить, как долго сдерживаемые рыдания вырвались наружу. Рыжик упал на лавку и горько заплакал. Все его тело вздрагивало от рыданий.
Аксинья бросилась к нему и стала горячо его утешать.
– Ну, будет! Ну, перестань! – говорила она. – Мы тебя любим… Разве я тебе не как родная? Ведь ты на моих руках вырос!.. Ну, будет!.. Ты для меня все едино, что Верочка.
Рыжик не переставал плакать. Он не слышал и не понимал, о чем говорит Аксинья.
В хату вошел Тарас.
– Это еще что за новости? – воскликнул он, увидав плачущего Саньку.
Тарас не на шутку был удивлен, потому что Рыжик никогда почти не плакал. Аксинья взглядом оборвала мужа, и тот мгновенно умолк. Рыдания мальчика становились тише. Через час он сидел у окна и думал свою горькую думу.
«Чей я?» – мысленно спрашивал он себя и не находил ответа. Горе сразу как-то преобразило мальчика. Он сделался серьезным, задумчивым и молчаливым. Мальчишки, сады, игры, шалости – все это мгновенно вылетело из головы. Ему теперь уже было не до игр и не до шалостей. Он теперь был занят более важным вопросом.
Чей он – вот что ему нужно было узнать.
Солнце высоко поднялось над рекой, когда Рыжик вышел на улицу. Никогда он еще не выходил из дому таким тихим, таким скромным. Обыкновенно его «выход» сопровождался резким и тонким свистом, который он производил двумя пальцами, положив их в рот, под язык. Мойпес отвечал на свист громким лаем, и на улице поднималась суматоха: куры и кошки в смертельном страхе мчались во все стороны, прячась от врагов, а соседки говорили:
– Проснулся
