Ему не понравилось делить приглашение Богоубийцы с девчонкой, которая «заползла на Небесный Шпиль как букашка», и он озвучивал свое недовольство следующим образом: «Воровка в наших рядах унижает тех из нас, кто действительно чего-то добился». Теперь он обратился к ней с предельной снисходительностью:
– Милая девица, ваша наивность не знает границ, прямо как эта пустыня. В ней можно потеряться и больше никогда не столкнуться с фактами или доводами.
Несколько чужаков засмеялись вместе с ним, диву даваясь, как кто-то мог поверить в подобную чепуху. Тион Ниро, позолоченный закатным солнцем и сиянием от костра, опирался на ограду от ветра.
– Стрэндж тоже в это верит, – сказал он Дрейву, подрывнику, сидевшему рядом и выглядевшему бедненько на фоне Золотого крестника.
Тион умудрялся выглядеть восхитительно даже во время пересечения пустыни. Солнце окрасило его кожу в приятный золотистый оттенок и придало выгоревшим кончикам волос слабый блеск. Скудный паек лишь подчеркнул его точеные черты, а короткая бородка – которую он стриг, в отличие от всех остальных – придавала ему зрелый и важный вид, не жертвуя при этом юношеским великолепием.
Дрейв же, напротив, выглядел жилистым, потрепанным погодой и старше своих лет, хотя ему было всего около тридцати. Прожив всю жизнь в Маялене, где солнце почти не светило, мужчина был очень бледным и больше всех страдал от Эльмуталет – обгорал и шелушился, обгорал и шелушился, пока его лицо не превратилось в розово-красную мозаику с буроватыми завитками мертвой кожи.
Из них вышла странная парочка: алхимик и подрывник. В Алконости они пошли вровень и с тех пор начали ездить вместе. В случае с любыми другими людьми это могло бы показаться дружбой, но Лазло не видел в их отношениях ничего столь безобидного. У Тиона Ниро не было друзей в Зосме, только поклонники, и Дрейв, похоже, с радостью занял эту роль, даже приносил ему завтраки и вытряхивал песок из сапог – и все это без какой-либо награды или благодарности. Лазло гадал, не было ли его давнее «спасибо» единственным разом, когда Ниро произнес это слово. Но юноша не чувствовал жалости к Дрейву. Вполне очевидно, что подрывник стремился не к дружеским отношениям, а хотел узнать секрет золота.
«Удачи тебе с этим», – сухо подумал Лазло.
– Он верит в любую ерунду, даже в привидения, – добавил Тион, добиваясь услужливого смешка от Дрейва, прежде чем обратить свой взгляд на Лазло. – Правда, Стрэндж?
Это напомнило Лазло о том злополучном дне у справочного стола, когда крестник потребовал его книги: прищуренные глаза, выделяющие Лазло в толпе; колкий вопрос, который должен его смутить. И почувствовал оттенок старого страха. На протяжении всего путешествия Ниро едва обмолвился с ним словечком, не считая мелких острот, но иногда Лазло ощущал на себе его испепеляющий взгляд и гадал, считал ли алхимик его издержкой – единственный живой человек, знающий его тайну.
Что касается вопроса Тиона, его ответ был уклончивым:
– Признаюсь, ограниченности я предпочитаю непредубежденность.
– Ты
