и сама императрица, признав благоразумие того и другого [то есть Тарасия и Феодора] и поставив это [им] в большую похвалу, засвидетельствовала великую добродетель обоих и [их] уменье различать полезное. Патриарх, немного ослабив строгость [церковных правил], тем самым удержал обезумевшего императора от большего зла, ибо он уже грозил по примеру предшественников сделаться врагом божественных икон, если не достигнет желаемого; [Col. 144] отец же [Феодор], открыто обличив нечестие и решительным сопротивлением и обличением удержав его от дальнейшего развития, научил не быть невоздержанными в страстях не только тех, кто совершил, но также тех, кто покушался совершить нечто подобное. Вообще, делать некоторое послабление (οικονομησαι) в суде с одной стороны – хорошо, и не уклоняться от строгости (την ακριβειαν) с другой – весьма полезно: то и другое одинаково направляется к пользе и соблюдению лучшего. Конечно, ясно уразумев это, наши богоносцы с лучшим, чем доступно нам, рассуждением устроили предстоящие дела, чтобы не разрывать любви, какую прияли изначала и в которой соединились друг с другом Божественным Духом. Несомненно, и нам следует держаться этого и судить сообразно с обстоятельствами времени о том, что временно. Таким образом, похвалим и признаем намерение обоих, а тех, кто думает или ведет себя иначе, научим не так думать.
Икономия и акривия
27. После этого отец наш Феодор, оставив столицу, уходит в свой монастырь[449] и, как превосходный пастырь, собирает к себе отделившихся овец, коих хищники душ в его отсутствие изгнали и рассеяли по всей горе. Стекается также множество других монахов и еще больше мирян, [они] приветствуют возвращение великого, так как всюду распространялась молва о нем, провозглашая имя Феодора и Саккудиона. Опыт оправдал слова и дела – молву. Посещавшие его, делаясь духовно лучше, уже переходили к новой, лучшей жизни. С этого времени многие и из жителей Византия выходили и, насколько возможно быстро, приходили к святому; тотчас уловляемые его словами, как бы необманчивыми сиренами, они совсем не вспоминали о возвращении, а, напротив, просили, умоляли и делали все, что обычно делают просители, чтобы только соединиться с ним и жить с ним, считая гораздо лучше и полезнее жить с ним, чем обращаться к миру. Он же, принимая всех и признавая их великую веру, приводил их к Богу и воспитывал в добродетели.
28. Но так как в это время безбожнейшие арабы нападали на Римскую империю и [тем самым] заставляли дальних и ближних жителей переселяться под страхом пленения, то и отцу казалось необходимым действовать применительно к обстоятельствам и не подвергать себя и живших с ним явной опасности, что, разумеется, было бы неразумно. Поэтому он приходит в столицу[450], где весьма радушно принимается патриархом и императрицей, коим доставил величайшее удовольствие своим прибытием. Они настоятельно просят его взять в управление Студийский монастырь, находящийся в той же столице, чтобы основать в нем школу аскетической жизни и чтобы украсить первенствующий
В Саккудион. –
В 798 г.
