себя значительно лучше.
– Во вторник, – ответил он таким непререкаемым тоном, словно другие дни недели для выходных совершенно не годились. Лишь бы только в какой-нибудь неизвестной ему конвенции о правах домашней прислуги не говорилось, что вторник не может назначаться выходным днем.
– Спасибо.
Судя по всему, никакими запретами вторник не облагался. Маркусу хотелось признаться, что он ужасно горд тем, что не попал впросак, но признание своего невежества свело бы триумф на нет.
– И, прошу меня простить, ваша светлость, – сказала, покусывая губу, мисс Лили, – вы не напомните, что вы сказали насчет мисс Роуз?
– Что я сказал насчет нее? – Как ему помнилось, он почти ничего о ней не говорил. Разве что распорядился не вышвыривать ее на улицу. И еще велел Томпсону отвести ее в одну из комнат наверху. Неужели он все же попал впросак и гордиться ему решительно нечем?
– Насчет того, что она оказалась здесь. У вас. Так… Так неожиданно, – произнесла мисс Лили и многозначительно на него посмотрела.
Ах, вот оно что. Разговора о незаконнорожденном ребенке все же не избежать. Он надеялся, что она вот-вот уйдет, а она даже еще и не приступила к главной части.
– Она – моя дочь.
Мисс Лили закатила глаза и вздохнула. В точности как это делали его тетушки.
– Я это понимаю, ваша светлость, но что вы будете о ней говорить?
– Что она моя дочь. Что же еще? – Он не пытался усложнить для нее задачу, он просто не понимал, какое кому дело до того, что за ребенок живет у него в доме.
– Если позволите, я бы предложила вам говорить, что мисс Роуз – дочь одной из ваших кузин. Той самой, что умерла в Индии или еще где-нибудь в далеких краях. Тогда вашей… Тогда мисс Роуз не пришлось бы страдать.
– Вот как. – Сама мысль о необходимости такого рода «предосторожностей» бесила его, вызывала желание наорать на гувернантку, но ведь в том, что миром правит узколобое ханжество, нет ее вины. – Я понимаю.
– Хорошо. – Она задумчиво сдвинула брови. – Не то чтобы кому-то следует судить о том, что их никак не касается, но ведь людям рот не заткнешь. – Наблюдая за ее мимикой, Маркус невольно задался вопросом о том, что люди говорили о ней. Судя по напряженному выражению ее лица, ничего хорошего.
– Спасибо. – По крайней мере, она не отказалась от предложенной работы. И о намерении оставить работу тоже пока не сообщала. И у него создалось впечатление, что она сочувствует Роуз, чье положение в обществе завидным не назовешь. – Ну, тогда, – сказал Маркус, потирая руки – этот жест он подсмотрел у отца, который так давал понять собеседнику, что разговор окончен. Все лучше, чем сказать напрямую: выйди вон. Не то чтобы его отец, а после смерти отца – и брат Джозеф, испытывал неловкость, когда велел ему убираться открытым текстом, ему просто нравилось разнообразие. И ему, надо сказать, удавалось находить все новые формы выражения одной и той же предельно простой мысли: ты здесь лишний. Пошел вон.
