Смитфилд дал Маркусу понять, что не стал бы осуждать Маркуса, если бы тот выставил девочку за дверь и тут же о ней забыл.
Но отсутствие осуждения со стороны лучшего друга не означало, что Маркус не осудил бы себя сам.
– Мне показалось невежливым выставлять ее за дверь, – пожав плечами, сказал Маркус. – Тем более что у нее недавно умерла мать и все такое. – Маркус был сам себе противен. Бессердечный, черствый эгоист.
Забавно, ведь он так и не смог вспомнить лицо Фионы, хотя регулярно пользовался ее услугами, по меньшей мере два месяца. Лицо вспомнить не смог, зато легко вспомнил, что ртом она умела творить чудеса. И еще он помнил, что, когда они обсуждали ситуацию с ее беременностью, она не стала усложнять ему жизнь слезами, истериками или необоснованными требованиями. Она смиренно приняла ту сумму, что выделил для нее финансовый поверенный Маркуса, и даже не подумала попросить больше денег. Маркус, если честно, даже не знал, какая это была сумма.
Однако своей дочери Маркус никогда бы не стал об этом рассказывать. А других воспоминаний о Фионе у него просто не было.
– Что вы намерены с ней делать? – Если любопытство и пробивалось в голосе Смитфилда, то в очень умеренных дозах. Словно Роуз была устаревшим предметом мебели, место которому на чердаке, или вышедшей из моды жилеткой.
По всей видимости, правило, запрещающее задавать герцогу вопросы, соблюдалось отнюдь не так неукоснительно, как представлялось Маркусу. Надо бы поговорить с тем лицом или группой лиц, что составляют правила этикета для высокотитулованных особ.
– Я нанял гувернантку. – Красивую женщину. Не говоря уже о том, что эта женщина всем своим поведением бросала ему вызов. Но при этом отлично справлялась с воспитанием маленьких девочек, судя по тому, как восприняла ее Роуз. Эта женщина отлично знала свое дело, если, увидев ее, Роуз пусть и не перестала бояться совсем, то явно почувствовала себя более комфортно. Правда ли, что, взяв на работу гувернантку, он совершил первый альтруистический поступок в своей жизни или это его субъективное ощущение?
Плюс ко всему, в ее присутствии он чувствовал легкое покалывание во всем теле; приятное щекотание нервов от сознания того, что говоришь с человеком, который не испытывает перед тобой ни страха, ни благоговения. Которому ты, возможно, даже не нравишься.
Чего бы ему стоило заставить ее проникнуться к нему симпатией? И сколько бы для этого понадобилось времени?
Пожалуй, двумя минутами тут бы не обошлось.
Так что, возможно, он не был стопроцентным эгоистом.
– Так вы планируете держать ее здесь, в доме? – не скрывая изумления, уточнил Смитфилд.
Что мешало ему сразу сказать лучшему другу, что он ничего не знает и не хочет знать о той девочке, что по нелепой ошибке оказалась у него в доме? Или позволить Томпсону вывести ее за дверь? Но, вспоминая тот детский взгляд, Маркус вынужден был самому себе признаться в том, что не смог бы так поступить
