ее обратно в вагон. И вовремя.
Из серого барака станции вышла группа людей в какой-то непонятной форме. Вроде бы военной, но даже издалека можно было разглядеть, что на них самые настоящие обноски. Их было трое. И у одного из них – самого старого, с клочковатой, торчащей во все стороны бородой – босые ноги были обмотаны каким-то бесформенным тряпьем, потерявшим цвет. Эти жуткие обрывки ткани сливались по цвету с землей, и казалось, что ноги мужчины до колен черные.
Он шел впереди остальных, как-то картинно неся длинную винтовку со штыком наперевес. Двое за ним что-то волочили по земле.
Когда они подошли ближе, Таня отчетливо разглядела фалды длинного черного пальто. Оно волочилось по земле, заворачивалось за голову… Словно мешок, бесформенный куль, двое мужчин волокли по земле человеческое тело, так, словно это было самым обычным делом. Даже невооруженным взглядом было видно, что человек мертв. И Таня вдруг поняла, почему никто не снял с него пальто: он был в нем расстрелян, и там, на спине, дыры от пуль запеклись в страшное кровавое месиво. Ей захотелось взвыть.
– Не смотрите, – офицер попытался отодвинуть Таню от проема двери, – не надо смотреть на них! Опасно…
Но она молча отстранила его руку, буквально отшвырнула ее в сторону. Ей хотелось смотреть – до конца смотреть на окровавленные осколки мира, разбитого, раздавленного, раздробленного на части ужасом этой непонятной войны…
– Куда они его тащат… – начала было она, но не успела договорить.
Прямо наперерез этому жуткому отряду из чахлых кустов жалкой лесопосадки выскочила женщина. Нельзя было понять, сколько ей лет, молода ли, стара, хороша ли собой или уродлива, как смерть. Рваный платок сбился на плечи, разметав слипшиеся волосы. Они, эти волосы, словно шевелились на ее голове. И Тане вспомнилось, что давным-давно в гимназии им рассказывали о древнегреческой медузе Горгоне, один взгляд на которую превращал человека в камень.
Она вдруг почувствовала, что ужас, который происходит на ее глазах, саму ее превращает в камень, так, словно эта легенда была правдой. Рот женщины был уродливо раскрыт в немом крике, и это было намного ужасней, чем если бы ее визгливые вопли заполнили всю округу. Этот страшный бесформенный рот, черная впадина на ее лице, был воплощением того самого ужаса, о котором говорила легенда.
Внезапно, высоко подняв скрюченные пальцы, как фурия, женщина бросилась на мужчин, которые тащили труп. Она попыталась вцепиться в лицо тому, кто был ближе. Растерявшись на мгновение, он тут же пришел в себя и толкнул ее кулаком в грудь.
Услышав, что сзади что-то происходит, идущий впереди бородатый обернулся. Быстро и точно ударив в лицо несчастной, он опрокинул ее на землю. Затем взмахнул штыком. Раздался хрип. Он долетел до остановившегося вагона. Таня сбилась со счета, сколько раз бородатый взмахнул штыком и опустил его вниз, прямо в женскую грудь. Затем троица быстро ушла. Женщина лежала на боку. Ее длинные волосы продолжал трепать ветер. Потом, взмахнув платком, потащил его по земле. Волосы женщины, как змеи, зашевелились
