это, в общем… В медицинском я… Учился…
– И как, хорошо учился?
– Вообще – нормально так учился…
– Да выперли его со второго курса. За прогулы! – ядовито подсказал Аникеев.
– Так, – Пройдисвет будто и не расслышал его. – Нормально, значит. Ну, с тобой, Афоня, всё ясно. А я вот до училища в колхозе работал, да матери помогал по хозяйству.
– Вы? Прямо в деревне?..
– Криво. В деревне, в деревне, студент. А что, непохоже? Боровики, в Черниговском районе, не слыхал? – взводный улыбнулся. – Ну, бойцы, вы даёте стране угля, мелкого, но до… Очень много. Ещё бы бочку приволокли! – Он указал на ведро. – Это ж вам не буйвол! Тут и котелок сойдёт, молокососы!
Лейтенант огляделся, взял за ремень и притянул к себе Демуха.
Поболтал его фляжку.
– Всё вылакал, боец. Сколько говорено: беречь воду на боевых!
Беречь! Старший сержант Матвейчук!
– Йа! – бодро откликнулся заместитель командира взвода.
– Есть вода?
Матвейчук протянул Пройдисвету почти полную фляжку.
– Вот, учитесь, салаги! – сказал взводный наставительно, и направился к козе. Наклонился над ней, что-то сказал негромко. Та стояла смирно, только прядала ушами. Пройдисвет решительно взял козу левой рукой под нижнюю челюсть, а правой начал лить из фляги воду на левую ладонь. Коза фыркнула раз, другой, и стала жадно пить. Напоив животное, лейтенант напился из фляжки сам. Потом присел возле козы, и, протянув руку назад, распорядился тоном хирурга, ведущего сложную операцию: «Котелок!» Ему подали котелок. Вскоре раздавались странные ритмичные звуки: тц-зынь… тц-зынь… Пальцы Пройдисвета, оказавшиеся неожиданно ловкими, быстро скользили по козьим соскам. И били из переполненного вымени в котелок тонкие, упругие струйки: тц-зынь, тц-зынь… Молока получилось много – почти два полных котелка. Их пустили по кругу. Первыми пили раненые. Афонин, склонившись над Макеевым, отдельно поил его из дюралевой кружки. Зубы сержанта дробно стучали о металл.
– Попей, попей парного, земляк, – приговаривал санинструктор. – Козье молоко – самое полезное. Вот прилетит вертушка, – как маленького, уговаривал он раненого, – отправишься в госпиталь, отоспишься на настоящих простынях – как дома побываешь… И сестрички в Баграме – закачаешься!.. – Афонин даже мечтательно прицокнул языком. – Хорошо там, чисто…
Макеев слушал уже знакомые ему, простые слова, как сказанные впервые, – только для него, раненного. Лицо его успокаивалось, и страх смерти, отвратительный, липкий страх, беззвучно стекал с него в чужую каменистую землю, в песок, как болезненный пот.
Гвоздик и певица
Из цикла рассказов о детстве
Хуже всего стоять и ждать. Мама поставила коляску возле витрины и, уходя в магазин, сказала: «Ты старший. Следи за сестрой!» Она всегда говорила: «Ты старший», когда собиралась поручить что-то важное.
Топтаться
