так, беззащитная перед поркой, каковая с неизбежностью должна была последовать, папа вдруг расхохотался вовсю.
– Ну что ж, – резюмировал он сквозь слезы смеха, – теперь тебе, наверное, стало намного лучше.
Пребывая под слишком сильным кайфом, он с трудом поднялся на ноги и протянул ей руку. – Пойдем, приведем себя в порядок.
К величайшему изумлению Эммы, побоев, болезненных щипков или внезапных оплеух не последовало. Вместо этого они разделись догола в ванной, после чего он сунул ее под душ. Когда сверху на них обрушились струи воды, он даже запел – что-то о пьяных моряках, – отчего она моментально забыла о тошноте.
Когда оба они завернулись в простыни, он с трудом дошел на заплетающихся ногах до ее спальни, чтобы уложить ее в постель. Волосы его намокли и блестели, прилипнув ко лбу, когда он свалился в ногах ее кровати и через несколько мгновений благополучно захрапел.
Эмма осторожно выбралась из-под покрывала и присела рядом с ним. Собрав все свое мужество, она наклонилась и запечатлела влажный поцелуй у него на щеке. Влюбившись впервые в жизни, она подсунула Чарли под безжизненную руку Брайана и тихонько заснула.
А потом он уехал. Всего через несколько дней после свадьбы к дому подкатило большое авто, и двое мужчин вынесли его багаж. Он поцеловал ее и пообещал привезти подарок. Эмме оставалось лишь молча смотреть, как папа, любимый папа, уезжает из ее жизни. Конечно же, она не верила, что он вернется, даже когда услышала его голос в телефонной трубке. Бев сказала, что папа сейчас в Америке, где девушки визжат от восторга всякий раз, когда видят его, а люди раскупают его пластинки с такой быстротой, что магазины не успевают завозить их.
Но, пока его не было, в доме почти не играла музыка, а Бев иногда плакала.
Эмма вспомнила, как плакала Джейн, и шлепки и толчки, коими обычно сопровождались слезы. Она ждала чего-то подобного, но Бев ни разу не тронула ее и пальцем, даже по ночам, когда рабочие уходили и они оставались в большом доме только вдвоем.
Изо дня в день Эмма залезала вместе с Чарли на диван у окна, подбирала под себя ноги и смотрела. Ей нравилось воображать, будто длинная черная машина уже едет по подъездной дорожке, потом останавливается, открывается дверца, и из нее выходит ее папа.
Но машины все не было и не было, и с каждым днем девочка все сильнее убеждалась в том, что он не приедет уже никогда.
Он уехал, потому что не смог полюбить ее.
Она была ему не нужна.
Потому что она мешала ему. А еще потому, конечно же, что она была чертовски глупа – bloody stupid, как повторяла ей мама.
Теперь Эмма ожидала, что и Бев тоже уедет, оставив ее в большом доме совсем одну.
И тогда за нею
придет
мама.
«Интересно, о чем думает эта девочка?» – спрашивала себя Бев.
Она с порога наблюдала, как Эмма сидит на своем обычном месте у окна. В этом
