оставив поклажу, кинулись в чащу. Но остальные, увидев, что неприятель один, приготовились к защите. Двое схватились за дубье, в руках у третьего появилась сибирка[29].
Дементьев выхватил шпагу и, признав в воре с пищалью наибольшего в ватаге, поворотил жеребчика к нему.
«Жаль, заряд понапрасну извел!» – он вмиг забыл, что в кармане есть ещё один маленький пистоль – прощальный подарок Хрущова.
Хлобыстнул выстрел, словно лопнул ствол могучей ели.
Дементьев заученно пригнулся к гриве каурого. И тут будто чья-то ловкая длань в мановенье ока сорвала с головы треуголку.
Он был уже совсем рядом со стрелявшим, ясно увидел его выпученные, оловянные глазища. Тать прикрылся пищалью, но Дементьев достал его колющим выпадом.
В тот же миг страшный удар сбоку выбил его из седла. Прежде чем он провалился в темноту, перед ним промелькнули, будто бы в карусельной забаве, тусклое небо, снежные макушки деревьев, кони, сани, свирепые бородатые рожи…
Из немой полуночи Дементьева вернул слезливый голос Фильки:
– Батюшка Авраам Михайлович, барин, на кого ж ты меня покинул! – причитал он. Дементьев почувствовал горячие капли на лице и открыл глаза. Он лежал на снегу.
– Ой ли, живой, живой! – еще пуще запричитал маршалк[30]. По щекам Фильки ручьями текли слезы и замерзали сосульками на усах и бороде.
Дементьев попытался отстраниться от него, но не получилось. Правую сторону тела разламывала страшная боль, а десницу он вообще не чувствовал. Филька тут же прекратил ныть, помог Дементьеву приподняться и обрадованно затараторил:
– Успели, барин, слава Христу Спасителю… А то нехристи точно бы вас порешили… Господин сержант того, кто вас с коня сподобил скинуть, издали из мушкета подстрелил, а остальных штыками закололи…
Дементьев, повернув голову, увидел сержанта и двух гренадер из обозного конвоя. Они оттаскивали в сторону тела татей и убиенных возчиков.
Сержант подошел к Дементьеву, держа в руках его шпагу и треуголку. Поглядел на дырку в шляпе, оставленную пулей, почмокал губами. Сказал, отдавая вещи:
– Отчаянный вы, ваше благородие! Один на троих… Ежели бы не Филимошка, могли бы к вам на выручку не поспеть, отсохни мой рукав! Это он, заполошный, меня надоумил вслед вашему благородью с гренадерами поскакать, да и сам за нами увязался, да так резво, что моего маштака[31] обогнал…
– Кто дерзнул напасть на обоз государев? – будто не расслышав похвалу Фильке, спросил Дементьев, косясь на сваленных в кучу мертвецов.
Сержант замялся и неохотно пробурчал:
– Шиш его знает! Здесь, ваше благородие, недовольных много, а обиженных и того боле… Кто за веру старую держится, кто от барского гнева прячется, а кто и от бритья бороды бежит. Как говорят, времена нынче шатки – берегите шапки, отсохни мой рукав!
Дементьев резко оборвал:
– Ты говори,
Сибирка, ручница – старинная ручная пищаль.
Маршалк – слуга.
Маштак – небольшая плотная лошадь.
