с этой фотокомпозиции на Бориса смотрели только глаза крупным планом, одни только огромные глаза товарищ Толоконниковой с большими расширенными зрачками. Глаза множились и расширялись. Сто пар глаз. Страшновато.
– Вот теперь всё в порядке. В порядке. Закон, порядок, справедливость всегда торжествуют. Вы не задавались вопросом, почему я – то Мариула, то Марина?
– Честно говоря, нет. Я думал, это почти одно и то же.
– Да помолчите вы, вечно куда-то торопитесь. Не прерывайте меня и послушайте. Может, у вас не будет больше возможности ещё раз встретиться со мной. До поры до времени.
– Почему это, интересно?
– Потому что имя моё – Шахат, и символ Шахат – тысяча глаз. Вот вы и узнали… Только не говорите об этом никому. И конечно же, – этой глупой мадам Гаулейтер, ведь вы так её называете? Пока не понимаете, потом поймёте. Когда встретитесь со мной снова, тогда и поймёте, что это означает.
«Шахат, Шахат, это что, шутка такая? Нет такого русского имени»
– «Шах и мат», «Шахимат» – вы смеётесь надо мной, шамаханская царица. Вы смеётесь надо мной. Смеётесь, потому что не верите мне. Ещё раз объясняю: здесь была комиссия. Вы меня просто вынуждаете – следственная комиссия.
– Из-за кого? Может, вы сейчас скажете, что из-за вас всё было? Этого просто не может быть, – сказала Марина и рассмеялась.
– Может, и очень даже может. Почему вы решили, что ко мне не приходила следственная комиссия? Может, и не следственная – комиссия из какой-нибудь судебной инстанции. Разве нашего мимолетного знакомства достаточно, чтобы вынести сколь-нибудь обоснованное суждение о том, что на мне нет никакой вины?
– Конечно, я не та самая инстанция судебного толка, которая якобы присылала к вам комиссию и зачем-то при этом рылась в моих фотографиях, поэтому и не могу иметь обоснованного суждения о вас – по большому счету, малознакомом мне человеке. Но, с другой стороны, присылать следственную комиссию домой, без предупреждения вскрывать и занимать комнату молодой девушки, совершенно непричастной к каким-то вашим неизвестным мне поступкам, рыться в моих фотографиях, нарушать фотокомпозицию, мистичность которой может повлиять на всё мироздание…
«Ишь, как она расстроилась из-за своих фотографий. Не понимаю, из-за чего такой переполох, правда, ножки у неё на пляжных фотографиях очень даже ничего. И в жизни, похоже, тоже. А она теперь всё закрыла. Остались только глаза. Глаза, правда, тоже довольно завлекательные», – подумал КГ, а Марина между тем продолжала:
– Всё это можно было бы сделать из-за какого-то особо тяжкого преступника, которого следовало бы немедленно арестовать. А вы на свободе. И, судя по вашей опрятной одежде и душевному спокойствию, вряд ли можно предположить, что вы только что бежали из тюрьмы. Так что никаких преступлений вы, конечно, не совершали. Тем более – тяжких. Да и характера бы у вас на это не хватило.
– Насчёт характера я с вами частично согласен. Но зачем вы говорите о комиссии
