с собой. Какая встреча!
– Сторож! – возопил Александр. – Часовой! Унтер-офицер!
Глухое молчание.
– Позовите ко мне плац-майора! Немедленно!
Все охранники на один покрой. Их лиц Раевский запомнить не мог и не старался. По прошествии часа принесли еду. Оловянную миску со щами, другую с гречневой кашей и тарелку с четырьмя кусками высохшей телятины.
– Это обед?
Молчание.
– Ты, брат, хоть мычи иногда.
Капуста мороженая. Жир подгорелый. Мясо на воде. Горчайшее сливочное масло в гречке. В первый раз ничего из этого Раевский проглотить не смог, и сторож, к немалому своему удовольствию, уволок арестантский паек.
После обеда явился краснощекий лысый толстяк плац-майор Подушкин. Он подслеповато мигал и явно не знал, как ему держаться с полковником, который, шутка ли, уже в крепости, но еще не разжалован и очень даже может быть отпущен.
– Прикажите принести мой чемодан, трубки и табак, – распорядился Александр.
Подушкин замотал головой, отчего стал похож на упрямого низкорослого ослика.
– Здесь этого не положено.
– Боитесь, каземат загорится? – съязвил Раевский, оглядывая каменные сырые стены.
Юмора Подушкин не понимал и надулся.
– Табаку нельзя, говорю.
– А булку?
– Что-с?
– Я солдатского черного хлеба есть не могу.
– Пирожки положены к чаю.
– У меня с собой был чемодан с бельем, платьем и деньги тысяча пятьсот рублей. Извольте доставить.
– Вот уж не знаю, где они затерялись.
– Хоть белье отдайте!
– Да нет у меня вашего белья! – С этими словами майор ринулся вон из камеры придирчивого арестанта. Александр хотел присесть на кровать, но тут же вскочил. Усталость еще не переборола в нем отвращения, и он не представлял, как коснется этого грязного ложа.
Под вечер принесли кружку чаю, четыре кусочка сахару и булку. Отдав сторожу сахар в качестве подкупа, узник оставил себе хлеб как единственное средство поддержать бренные силы. И, вооружась мужественным отчаянием, приступил к кровати. На счастье, он прибыл в крепость в медвежьей шубе, которую у него не отобрали по чистому разгильдяйству. Уложив ее поверх матраса, Раевский почувствовал себя в относительной безопасности от атакующих блох и с опаской преклонил голову. Судьба на несколько недель вперед была решена.
Оставалось только глядеть в потолок да вспоминать смешные случаи. Его взяли в доме отца в Киеве, а в Петербурге сначала привезли на главную гауптвахту. Здесь было так много арестованных и все друг другу знакомы, что стоял неумолчный гул разговоров. Прикомандированный к ним комендант Зимнего генерал Башуцкий совсем потерял голову
