представлении, а?
Сулла улыбнулся.
– Нет. Просто мне так часто приходилось затевать что-либо подобное и во время сатурналий, и в обычные дни, что всего не упомнишь.
– Квинт Росций со своими приятелями представили в самом уродливом и неподобающем виде заседание сената. Пьяные, грязные комедианты…
Сулла успокаивающе развел руками.
– Ну а что есть наш спасаемый богами сенат, как не собрание комедиантов, только не грязных и не пьяных. Хотя и за это не поручусь. Думаю, если бы мне удалось на то мое представление пригласить прямо с улицы сотню-другую голодранцев, они были бы в восторге и пьеса имела бы успех такой, какой и не снился даже Плавту.
Марий мрачно слушал Суллу.
– Не понимаю, видят боги, не понимаю, что заставляет тебя хмуриться! Когда бы удалось собрать твои собственные высказывания в адрес патрицианского сброда, до сих пор, по ошибке исторических судеб, правящего в нашем отечестве, то получилась бы сатира много ядовитее той, что сымпровизировали мои похмельные друзья.
– Но ты ведь сам из них.
Квестор потрясенно вытянулся.
– Из них? Из кого?
– Ваш род Луциев Корнелиев…
– Можешь не продолжать, я неплохо знаю историю моего рода. Но к тому моменту, когда мне пришло время появиться на свет, род лежал в развалинах. Отец и два моих брата умерли, не было денег, чтобы их похоронить как следует. Я сам подыхал, один, совсем один. В доме не было ни одного слуги, ни одного живого человека, меня просто-напросто могли сожрать тибурские собаки.
– Я знаю эту историю. – Марий потер виски – разговор свернул на какую-то бесплодную тропу. Похоже было, что Сулла не хотел понять, о чем идет речь.
– Я выжил один, боги спасли меня. Остались я да старая служанка – слепая и глухая, как загробная тень. У меня нет естественных воспоминаний и переживаний, свойственных ребенку, выросшему в патрицианской среде.
– Зато актерский мир представляется тебе родным, да? – Марий добродушно усмехнулся, но вдруг увидел, как квестор побледнел и углы его рта мучительно опустились.
– Что ты хочешь сказать?
– Ничего, просто не очень удачно пошутил.
Сулла встал и подошел к окну глотнуть ночного воздуха. Стоя спиной к консулу, он закончил тему:
– Не надо пытаться рассмотреть что-то непонятное, ненормальное, тем более предательство, в том, что я столь критически смотрю на тот сорт людей, к коему считаюсь принадлежащим. Да, ты Гай Марий, ты популяр по всем правилам, твой отец – крестьянин, ты родился человеком умным и честолюбивым, поэтому считаешь себя вправе потребовать от мира несколько большую долю богатства и славы, чем та, что тебе причитается на основании старинных законов. Я же совсем другой человек. Скрытый смысл моих устремлений может быть… – Сулла осекся и повернулся. – Впрочем, мы и так слишком много сегодня
