не имеющим с делом Шупинского. Очевидно, он хочет, чтобы у него в руках был документ, ставящий нас в очень некрасивое положение. Вот, мол, вся кают-компания перед мною извиняется в том, что поступили относительно меня бестактно и глупо, с этим уже не может согласиться наше самолюбие. Несмотря на все старания Гирса убедить его, что это невозможно, тот стоял все время на своем. Так Гире и приехал обратно, покончив с одним делом, но не подвинув другое не на йоту.
В кают-компании предложение Свенторжецкого возбудило только смех. Однако к чему-нибудь да надо было прийти. Однако пока мы еще не пришли ни к чему, т. к. нас отвлекло в сторону другое дело, более веселое и приятное. Решено в воскресенье пригласить с белого «Орла» несколько сестер и провести денек в женском обществе, которого мы были лишены с лишком 5 месяцев. С «Бородино» попросили музыку, закатили на славу обед и превесело провели время, чему немало способствовало также очень приятное пение сестры Клэм. Голос не сильный, но очень мягкий. Принимая во внимание еще и то, что кроме матросской ругани (да и офицеры не очень-то отставали) ничего за 5 месяцев мы не слышали, станет вполне понятно, что все пришли в дикий восторг, когда в нашей кают-компании, убранной тропической зеленью (тоже вещь давно не виданная) зазвучал женский сопрано.
Наконец, сегодня было послано Шупинским письмо Свенторжецкому и сейчас получен от него ответ. Содержание его неизвестно, т. к. Шупинский в дозоре и письмо лежит нераспечатанным. С этим же ответом получена небольшая записка от него же Бирсу, в которой он просит кают-компанию дать ему ответ решительный завтра вечером по постановке на якорь (завтра уходим на эволюции). Но так как наш ответ зависит от содержания письма, полученного сейчас Шупинским, то решено обсуждение вопроса отложить пока до его возвращения, т. е. до завтрашнего утра.
4 февраля
Действительно, сейчас же по постановке на якорь был послан Свенторжецкому ответ, содержание которого мне неизвестно, ибо я был на дежурстве и оставался все время ухода эскадры в море здесь. Потом только по возвращении на броненосец я узнал подробности. Оказалось, что письмо к Шупинскому заключало в себе извинение в самой вежливой и корректной форме. Наше же письмо к нему было очень неопределенное, т. е. оно хотя и не заключало в себе формальной ссылки на извинение перед Шупинским, но также и не было формальным извинением, а так, что-то среднее. В этот же вечер был получен ответ, обрадовавший и отчасти удививший всех. Письмо опять было адресовано на имя старшего офицера и заключало в себе приблизительно следующее:
«Милостивый Государь, многоуважаемый Константин Леопольдович!
Благодарю Вас за то письмо, которое я получил сегодня тотчас же по постановке на якорь от кают-компании броненосца “Орел”. Спешу Вас уведомить, что все документы, как и письма, относящиеся к возникшему между нами делу, мною уничтожены. Твердо уверен, что отныне между нами упрочатся товарищеские
