то утро проснулась Любава с ощущением счастья. Словно около неё кто-то нашёптывал самые ласковые, самые желанные словечки, а за оконницей, как в черёмуховую весеннюю пору, тихонечко, но внятно пел соловей.
– Господи, как хорошо, – прошептала, и в груди затеплилось несказанное нежное солнце.
В ложницу из раннего утра натекал голубоватый, совсем не яркий свет, но такой явный, что Любава потянулась к нему рукою, чтобы погладить.
На воле было чутко, как бывает только в погожую тёплую летнюю пору предрассветья, и ни единый звук не нарушал великого покоя.
Будкий сон отлетел сквозным облачком, и девочка проводила его взором в дальний теремной угол, где почивать ему тихо до следующей ночи.
Погладив голубую пушистую спинку, ластящуюся под её рукой, она сложила ладошку лодочкой, желая, чтобы этот ласковый, домовитый свет превратился в тёплую струйку.
Насладившись добрым пробуждением, Любава вдруг поняла, что радость в ней от вчерашней встречи с Ольговичом – Игорем. И тогда она стала вспоминать его лицо, руки, русую прядку, часто падающую на высокий лоб, и как он ловко откидывает её лёгким броском, робкое прикосновение к её плечу, но такое желанное, речь его, каждое словечко и несколько оробелый, но такой милый вид.
Любава вспомнила, что пригласила Игоря идти нынче по малину. И как он, совсем по-детски, ответил: «Спрошусь у боярина». Но и это внезапно явившееся малышество было теперь приятно ей.
Любава пожалела, что не рассказала вчера про старого медведя, вот уже четыре лета живущего близ их селища в малинниках.
Она была совсем маленькой, когда впервые взяли её по малину. Ягоды уродилось в то лето так много, что, не заходя в малиновый чащобник, быстро заполняли всклень и с горочкой кузовки и корзинки. И она набрала свой туесок полнёхонек. Шли к дому широкой тропой, смеялись, пели разноголосо, шутили друг с другом. И вдруг на тропе перед ними во всей своей силе сам хозяин лесных сыртов161 – медведь-батюшка. Явился, ножкой в землю как стукнет да как рявкнет! Побросали корзинки, кузовки, туески и – брызг, врассыпную, и прочь от того места!
Любаву как ветром несло, однако туеска своего не бросила, ни одной ягодки не уронила. А страшно было – жуть! Малая, от старших отставала – её первую уязвил бы Хозяин. Но медведь и шагу за ними не сделал. Опорожнил брошенные кузовки и корзинки, насыпав малину горушкой. Когда к тому месту прибежали взрослые, от всей малины только сырой круг по земле. Всё до ягодки подобрал Топтыгин и траву вылизал.
Дедушка Мирослав трогать зверя запретил, сам ходил к нему на встречу. Полюбовно договорились, чтобы вреда сборщицам зверь не делал. Но он и потом несколь раз устраивал потеху, пока не велел Мирослав ввести Топтыгина в долю: сначала набирали малину медведю, высыпали подле трёх дерев на лесном юру. Каждый раз, возвращаясь домой, кланялись в ту сторону: «Это тебе, Медведь-батюшка, кушай, кушай, батюшка, и добр будь».
Почасту видели зверя, лакомящегося сладкой той дачей.
Любава по прошлому году своими глазами видела,
Сырт – ягодное место.
