дурачит его калика, а потому только и объяснил внятно, кем и зачем послан. Не токмо за князем Игорем, но и за ним – Данилой Венцом.
А когда уяснилось, что и впрямь нет на суздальской дороге Игоря, решено было и часа не тратя идти за ним в угон.
Да разве достигнешь князя! Его не конь – любовь на крыльях несла к Новгороду.
И Венец как мог длил эту погоню. Не хотелось и доброй вестью мешать радости друга. Пусть пообвыкнется в своём счастье, по чину и невесту высватает. Однако о том великокняжескому посланцу и слова не изрёк.
К Новгороду поспели к заутрене. Оставив коней у привязей на малом торжку, поднялись к Святой Софии пеша.
Служба ещё не начиналась, и собор был тих и чуток. Освещённый всего лишь одной лампадой у иконы Божией матери, храм не был тёмен. Стены его и горний купол словно сочили вечный нездешний свет.
Малая грудка прихожан тесно слепилась против алтаря, безмолвно ожидая начала службы. Путники слились с нею, крестясь и кланяясь, и только Венец, земно поклонившись главному иконостасу, осеняя себя знамением, отошёл в малый придел святых Иоакима и Анны, где покоился гроб святителя Новгородского Никиты. Судьба этого служителя божьего наособинку волновала Венца. С момента, как услышал он житейскую повесть епископа Новгородского, всё мечтал поклониться праху его.
И вот свершилось. Чудодейственно угадав место захоронения, Венец опустился в полной непроницаемой тьме малого придела на колени, истово молясь не токмо об усопшей душе Никиты, но и обо всей его земной жизни, ощущая необъяснимую пока связь с этим высокочтимым и вознесённым в святительский чин смиренным иноком.
Никита был зело молод, когда с благословения игумена Никона стал одним из пострижеников Великого Печерского монастыря. Обладая необыкновенно живым, алчущим знания умом, юный монах преуспевал в чтении и переписывании святых ветхозаветных писаний. Душа его не ведала других послушаний, кроме постоянного труда над книгой. С этой всепоглощающей страстью и запросился инок в затвор, в уединение, дабы всецело отдаться чтению.
Игумен Никон, унаследовавший от святейшего Феодосия редчайший талант проникновения в чужую душу, по-отечески отговаривал юнца от такого решения, видя в нём хотя и буйно прорастающий, но весьма зелёный всход Веры. Божественное это лучевье требовало постоянного догляда, опеки и стражды, дабы превратиться в могучий плодоносящий злак. Однако юноша слёзно молил игумена благословить на подвиг затвора, только в нём видя своё служение Господу.
И Никон благословил жаждущего, скрепя сердце и разум.
Уйдя вовсе уже не от мира, но и от жития монастырского, в строгом уединении читал и читал Никита мудрые книги, прерываясь только на краткую молитву да поспешное вкушение малого насущного хлеба.
Однажды, стоя на утренней молитве и поспешая завершить её, услышал вдруг голос, подпевавший ему. Встав с колен, вышел Никита из крохотной келейки, тесно забитой книгами, – тут рядом поместиться было некому, дабы узреть подпевавшего ему. За дверью никого. И вокруг печерки160 пусто. Однако во время дневного моления, и вечером, и ночью повторилось то же – голосу его
Печерка – пещерка.
