колеса; тот, кто привык спать при свете свечи, не сможет заснуть в темноте» (Burdach, 1838).
«Во сне душа отключается от внешнего мира и своей собственной периферии… Но связь с внешним миром полностью не прерывается. Если бы мы не могли ничего слышать и чувствовать, погрузившись в сон, а не только после того, как уже проснулись, то нас совсем невозможно было бы разбудить… мы еще больше сможем убедиться в том, что поток ощущений во сне не прекращается, учитывая тот факт, что нас часто будит не ощущение само по себе, а его психический контекст: спящего человека разбудит не просто любое слово, а только если его окликнуть по имени… и потому отсутствие некого сенсорного стимула может разбудить человека, если такой стимул имеет для него какое-то принципиально важное значение: человек просыпается оттого, что погас ночник, а мельник – оттого, что остановилось мельничное колесо. Эти люди просыпаются потому, что прекратилось некое сенсорное воздействие на него, и это значит, что человек воспринимал его, но, поскольку такое воздействие не тревожило его, или, скорее, приносило ему удовлетворение, то это его во сне не волновало» (там же).
Даже если мы не будем принимать во внимание подобные возражения, а они весьма существенны, нам тем не менее следует признать, что все рассмотренные нами свойства сновидений, связанные с отключением от внешнего мира, не могут помочь нам понять, отчего сновидения воспринимаются нами как нечто чуждое нашему сознанию. В противном случае можно было бы создать галлюцинации из снов снова в идеи, а ситуации, которые нам снятся, – в мысли, и мы таким образом научились бы интерпретировать сны. Это мы и делаем, когда, просыпаясь, обращаемся к воспоминаниям о том, что нам приснилось; но независимо от того, сумеем ли мы полностью восстановить содержание сна целиком или лишь частично, сон по-прежнему окутан тайной для нас.
И безусловно, все авторитетные авторы указывают на то, что во сне с идеями, которые были актуальны в состоянии бодрствования, во сне происходят другие, гораздо более глубокие изменения. Штрюмпель (Strümpell,1877) так выразил свои мысли по этому поводу: «Когда чувственное восприятие и сознание перестают работать в нормальном режиме, исчезает психическая основа чувств, желаний, интересов и поступков человека. Тогда и психические состояния – чувства, интересы и ценности, – которые связаны с воспоминаниями о том, что происходило с человеком в состоянии бодрствования… постепенно угнетаются, и в результате нарушается их связь с этими образами; во сне многократно воспроизводятся образы объектов, людей, мест, событий и действий, которые проникли в него из состояния бодрствования, но ни один из этих образов не сохраняет во сне своей психической ценности. Она утрачена, и потому такие образы свободно и по собственной воле блуждают в человеческом сознании…» Штрюмпель считает, что именно оттого, что эти образы утрачивают свое психическое значение (в силу чего происходит разрыв с окружающим миром), сны и кажутся нам такими странными, разительно отличаясь от наших
