мансарду – делал высокие подставки прямо в комнате и в коридоре, соорудил туда широкую лестницу с перилами. Я стучал, забивал гвозди, крючки всякие делал, замки вешал, решётки вставлял – и это бесконечно. Мне даже Вера говорила: когда же ты будешь рисовать? Совершенно же не скажешь по тебе, что ты художник, ты же совсем не рисуешь, всё только ремонт, ремонт. А я так увлекался этим ремонтом, что мне и не хотелось даже рисовать, я думал – а зачем рисовать? Лучше тут что-то сделать – прибить доску, укрепить раму, провести дополнительный свет.
Перенос стенки
Потом в Новогиреево, примерно в том же районе, где Вера получила квартиру, Союз художников построил наверху длинного жилого дома собственные мастерские (фондовские). Когда Вера об этом узнала, то она решила переселиться туда, ближе к дому. И она легко нашла себе обмен с художником Костей Чураковым, ветераном войны, который получил мастерскую в Новогиреево, но сам жил на «Аэропорте». Так вскоре Вера уехала в Новогиреево, а сюда, на её место, приехал Костя Чураков с молодой красавицей-женой. Они вместе работали, писали пейзажи для комбината, сын у них подрастал. Летом они жили на даче, где Костя писал небольшие этюды. А осенью, когда начинались дожди, он возвращался в мастерскую и эти этюды переносил на большие холсты – делал пейзажи, которые отдавал потом для продажи в комбинат.
К этому времени я уже отремонтировал свою часть мастерской. В тёмной части общего сводчатого зала я соорудил антресоли. А на антресолях пробил кирпичную стену, сделал выход на крышу и поставил там стеклянные двери. На антресоли сразу хлынул свет. У меня получился уютный такой кабинет – затащил туда стол, диван, книг принёс целую библиотеку. И сидел там, писал, рисовал. Если хотелось, то открывал дверь и выходил прямо на крышу. А с крыши открывался вид на всю центральную часть города, и даже чаепитие устраивали мы на крыше. В общем, уютно, хорошо там было. Люсе очень нравилось.
Но сначала ещё, как только получил мастерскую, я решил пробить окно в большой торцевой стене, которая выходила углом на Столешников переулок и смотрела на Моссовет (вдалеке). Снаружи эта часть стены была закрыта огромным плакатом, он висел там, наверно, уже лет десять, или двадцать. На нём изображалась изгибающаяся кинолента с различными кадрами, она являлась рекламой диафильмов (их продавали в магазине на углу переулка). И я несколько дней пробивал старинную стену метровой толщины, а плакат этот мою работу загораживал, снаружи ничего не было видно. Тут у меня уже целая гора кирпичей скопилась, пыль столбом стоит, я дышу этой пылью. Я же стену долбил вручную молотком и зубилом и потихонечку, потихонечку – за неделю её пробил. И заранее подготовил раму со стеклом. Попробовал примерить – всё подходит.
И думаю потом – а как же мне быть с этим полотном, которое загораживало меня. И я беру нож и вырезаю это полотно по размеру своего нового окна. Гляжу из пустого проёма на переулок. А у винного магазина дежурили два милиционера, которые тоже смотрят
