будь его воля, он провел бы на этом свете еще не одну сотню лет. Но природа взяла верх, смерть пришла и потребовала свое, и сейчас нужно ей подчиниться.
– Ты… – прохрипел граф, едва вытолкнув это слово между сухими губами.
– Вы хотели видеть меня, – холодно произнес Рэнсом.
– Дай… воды.
Рэнсом передернул плечами, однако взял со стола глиняную чашку с водой и поднес к губам старика. Тот приподнялся, и Рэнсом, не прикасаясь к нему, помог ему напиться. Осушив чашку, граф вновь откинулся на подушки.
– Так лучше. – Он провел языком по губам. – Значит, ты таков.
Голос его окреп.
– А что вы ожидали увидеть?
– Похож. На отца, не на нее. Это хорошо.
– Что вам нужно? У меня мало времени.
– Лжешь, – усмехнулся граф. – Раз приехал, время есть. Садись. – Он еле заметно шевельнул рукой. – Так легче смотреть на тебя.
Рэнсом приехал не для того, чтобы облегчать старому стервятнику жизнь, однако просьбу исполнил. Около кровати стояло кресло, в котором, по всей видимости, обычно сидел врач или слуга, присматривавший за графом, и Рэнсом опустился на краешек.
– Значит, таков, – повторил граф. Слова вырывались из его губ свистящим шепотом. Рэнсом промолчал: хватит того, что он здесь, что пришел и сел; все остальное – дело старика. – Времени осталось мало. Хочу, чтоб ты мне наследовал.
– Почему? – не задать этот вопрос он не мог.
– Потому что других нет.
– Вы лжете. Есть другие родственники.
– А прямой – ты. И называешь меня лжецом. Хорошо.
Рэнсом уже ничего не понимал в этом бредовом разговоре.
– Говори! – потребовал граф. – Ты ведь ехал сюда, думал, что скажешь. Я слушаю.
И в этот миг – то ли по интонации, с которой это было произнесено, то ли по словам, нанизанным на повелительный тон, как бусины на нитку, – Рэнсом разгадал своего деда.
Да ведь он боится, подумал Рэнсом. Страшно, неотвратимо боится смерти, и вот эта старческая немощь вызывает у него такую ненависть к себе, что ненависть к преступившему сыну – блекнет. И нужно что-то сделать, потому что неясно, как оно там, за чертой. Конечно, Бог. В Бога все верят, только вот почти никто Его не слышал и не видел, а тем, кто слышал и видел, полной веры нет. Значит, шаг в неизвестность, вполне возможно – в пустоту или адское пламя, и не когда-нибудь в необозримом будущем, а уже сегодня, завтра, послезавтра – сколько удастся еще протянуть.
А где-то есть наследник, в котором течет твоя же кровь, и, может, в этом молодом человеке удастся передать себя, завладеть его душой, оставить после себя хоть частицу – не в крови, но в разуме, в том, что воспоследует. Чтобы и дальше все шло заведенным порядком, домом Сильверстайнов владел Сильверстайн, чтобы дух предыдущего графа вошел в него, как одинокий путник в необитаемый дом. И тогда не так страшно. Не так безнадежно. Тогда ужас, может быть, отступит, а Бог повернется,
