и обручальное кольцо – пальцы все время так и тянутся покрутить его, снять, выкинуть вон.
– Ладно. Черт знает что такое – второй раз за два месяца телефоны пор-тятся! Разболтались совсем там у себя – тоже, небось, только и делают, что марафет наводят!
Молоденькую художницу внезапно одолевает кашель, а прочие искоса поглядывают на зама с многовековой ненавистью подчиненного к началь-нику. Я же смотрю на него внимательно и с определенной долей угодливо-сти, ожидая новых вопросов или просьб. Моя угодливость тщательно вы-мерена – она должна быть естественна, но при этом не вызывать отвраще-ния или настороженности у коллег. Все хорошо в меру, и нет ничего слож-нее, чем эту меру просчитать – и в настоящей-то жизни сложно, а уж по-пробуй-ка это просчитать в жизни искусственной! Потому-то, в очередной раз заканчивая работу, я и горжусь собой, потому что ошибок не соверши-ла.
– Они сказали, когда придут?!
– Да вот-вот должны подойти, сейчас… – бормочу я и теперь кошусь на зама слегка пугливо, как и положено такому маленькому и забитому суще-ству, как я. Когда начальники смотрят сурово, такие существа неизменно принимают виноватый вид и, возможно даже всерьез считают себя винова-тыми. А мне сейчас выглядеть виноватой и вовсе ничего не стоит – это я сломала телефоны, и как бы растрепалась марксовская борода, узнай она об этом.
– А прэсса? – осведомляется зам с турецким акцентом.
– Почты еще не было.
Замгендир смотрит на меня снисходительно-насмешливо, с легким от-тенком презрительной жалости. Его легко понять. Что он видит перед со-бой? Малохольную пресную забитую девчонку не старше двадцати, пе-пельные волосы стянуты на затылке в узел, одежда хорошая и дорогая, но сидит отвратительно. Девчонка работает отлично, но девчонка работает подолгу, и всегда готова остаться дополнительно, если попросят – значит, домой она не рвется, значит муж у нее придурок. Зам это видит и все это видят, и все так и относятся – насмешливо-снисходительно, снисходитель-но-равнодушно, равнодушно-сочувственно, сочувственно-отечески, отече-ски-доверительно. Именно то, что мне нужно. Но сегодня марксовская бо-рода смотрит на меня в последний раз – это последний день моей работы здесь, и дальше «Сарган» уже поплывет без меня – до тех пор, пока наш заказчик не поймает его на купленную у нас наживку.
– Ага, так-так… – бормочет зам в пространство и скрывается в своем ка-бинете, предусмотрительно оставив дверь полуоткрытой, и я, копаясь в макетах и поглядывая на часы, рассеянно слушаю, как он шелестит бума-гами, приглушенно что-то рассказывает самому себе об «идиотах, которые вечно не дают толком работать» и грохочет трубкой мертвого телефона. Я слушаю, слушаю и уже начинаю слегка нервничать, и когда кто-то легко трогает меня за плечо, то резко вздрагиваю, и мои пальцы, свободно ле-жащие поверх клавиш, вжимаются в клавиатуру, и по экрану
