я в этом городе, я не Вита – Витой я стану только вернувшись в родной Волжанск, город арбузов, рыбы и ворон.
Мое полное имя – Викторита. Это дурацкая шутка моих первых родите-лей – когда я родилась, они все никак не могли решить, как меня назвать. Отец хотел дочь Викторию, мать же желала, чтобы ее чадо откликалось на Маргариту. В конце концов они пришли к компромиссному решению – распороли оба имени и сшили из лоскутов одно, каковое и присвоили мне. Друзья – хорошие, настоящие – не раз говорили мне, что я зря расстраива-юсь – имя как имя, очень даже ничего. Может они и правы, только мне все равно не нравится жить под именем, похожим на название какого-то сор-няка. Правда, в «Пандоре» никто не называет меня полным именем – там я Вита, Витка и Витек. Но вот уж действительно правду говорят, что имя определяет человека, его судьбу. Имя у меня дурацкое, и жизнь сложилась по-дурацки.
– На Марата, пожалуйста, к школе. Только быстро.
– Садись.
«Опелек» летит сквозь снег, словно призрачный корабль, и дворники отчаянно машут, не успевая оттирать стекло. Я, съежившись в кресле и прижав к груди сумку, рассеянно смотрю на усталый, зимний рабочий ве-чер – я тоже лечу сквозь снег вместе с кораблем, и почему-то мне сейчас кажется, что я из другого мира, а тот, за запотевшим стеклом, мне незна-ком. Наверное, я опять соскучилась по дому.
– Вот здесь остановите. Подождете минут десять?
– А ехать далеко?
– На вокзал.
– Ну, давай.
Собирать вещи не нужно – все собрано еще со вчерашнего вечера, да и вещей не так уж много. Быстро побросать в сумку все оставшееся, глянуть в зеркало, запереть дверь, отдать ключи соседке – вот и все сборы – за квартиру я заплатила заранее. Билет на поезд, тоже взятый заранее, уже покоится в сумочке – мой пропуск домой. Все – скорей, скорей в машину и на вокзал сквозь припоздавшую зиму. Ворчи, шофер, на здоровье по пово-ду погоды, пугай гудками зарвавшиеся машины, сейтесь, перья, погребая под собой хмурый вечерний город, – мне наплевать – я еду домой!
Мой поезд уже у перрона, кругом обычная суета, огромный вокзальный муравейник людей с чемоданами, баулами, тугими сумками, и над всеми царит хриплый и, как и положено на вокзалах, совершенно неразборчивый женский глас. Люди послушно внимают ему. Божество вокзала, и алтарь его – кассы, и оракулы его – огромные светящиеся табло, и подчиненные духи его – шипящие, ревущие поезда… Фу ты, какая глупость иногда лезет в голову!
В моем купе уже сидит какой-то серьезный старец и читает изрядно по-трепанную «Бурю» Эренбурга, рядом с ним молодая женщина сосредото-ченно очищает душистый апельсин, и из-под ее пожелтевших от шкурки ногтей то и дело выстреливают крохотные фонтанчики. Я раскладываю вещи и сажусь у окна, положив локти на стол. Сижу и смотрю на малень-кое детское кольцо на своем правом мизинце. Кольцо посеребренное, с за-бавной
