мои плохие сны. А плохих снов после ужаса далекого детства мне хватает до сих пор.
Вначале разговор наш вполне обычен и спокоен. Женька продолжает веселиться, вспоминая почти законченное дело, я рассказываю несколько историй, которых пришлось наблюдать по ходу работы, Артефакт молчит, что лучше всего. Но с течением времени количество выпитого им коньяка неумолимо возрастает, в его мозгах начинается паводок, лед самодоста-точности взламывается, и он начинает толковать нам о том, как все плохо в этом мире и как гнусно устроено наше общество.
– Тебе, Петро, жениться надо, – замечает Женька в перерыве между рюмками. – Детей завести.
– Я не убийца своим детям! – ворчит Артефакт, слегка покачивает голо-вой и аккуратно заглаживает волосы за уши, словно первоклассница перед зеркалом.
– В каком смысле? – спрашиваю я, рассеянно оглядывая вагон-ресторан. Он уже начал пустеть. За одним из столиков сидит в одиночестве довольно крупный мужчина заграничного вида и то и дело поглядывает на нас с лю-бопытством. Перед ним стоит почти пустая бутылка сухого вина.
– А в таком. Ну будут у меня дети и что? Будут так же бухать и воро-вать, как и я.
– Зависит от того, как ты их воспитаешь, – осторожно говорит Женька. Ему явно не хочется продолжать этот разговор.
– Совершенно не зависит, потому что жизнь нам диктуют не родители и не мы сами, а гнилое общество, в котором мы живем. А что можно ждать от такого общества?! Кому можно выжить в стране, где в цене лишь ворю-ги и торгаши, где честность равносильна глупости, а интеллектуальный труд ценится ниже дворницкого?! Ведь если так подумать – разве мы воры по призванию?! Нет, по обстоятельствам, по воле общества нашего, мать его за ноги! Да дай ты мне работу по специальности с нормальной оплатой – разве ж я бы…
– Тише, товарищи, кругом немцы, – бормочу я недовольно – Артефакт уже расходится, и в пустеющем вагоне-ресторане его голос слышится дос-таточно отчетливо. Техник затихает, поднимает рюмку с коньяком и начи-нает разглядывать меня сквозь коричневатую жидкость. Наверное, то, что он видит, ему не нравится, потому что Артефакт кривится и произносит устало:
– А вообще ни в чем нет смысла. Во мне нет. В вас нет. Ничего переде-лать невозможно, все останется по-прежнему, всем друг на друга напле-вать, воровство – образ жизни и вообще – все мы только чей-то дурной сон, чья-то наркотическая иллюзия. Поскорей бы он уже пришел в себя, чтобы все это закончилось, – он небрежно швыряет коньяк в рот и с шумом выпускает воздух сквозь сжатые зубы. – Вообще, всем нам нужно умереть, чтобы понять, как нужно жить. Так и не иначе. Все бесполезно.
– И делать что-то нет смысла – да? – интересуюсь я без особого энтузи-азма. Разговор этот заводится уже не в первый раз, и почти все, что скажет Артефакт, я знаю наизусть. –
