из-за выпивки. И сейчас парень напрягся, пытаясь «прощупать» окружающее пространство.
Серые балахоны интересовались только делами. Тритоны – едой и сплетнями, а птица все пыталась вспомнить свое имя. У нее не получалось. Стас заплакал бы над мучениями этого пернатого существа, угодившего сюда с неизвестной планеты, если бы не собственная участь. Он мало чем отличался от птицы с золотым оперением. Имя свое помнил, а что толку? Где сейчас Земля? И была ли вообще? Почему Бог позволяет существовать таким жутким местам, как бордель «Звездный свет»? Чем провинились все эти несчастные рабы? Стас не находил ответов на эти вопросы.
Анатолий Оленин чувствовал себя потерянным и слабым. Он оказался в таких условиях, когда от него ничего не зависело. Для самостоятельного и гордого человека, привыкшего всегда поступать по-своему, похищение и рабство были равносильны смерти. Толя почти уже ненавидел Романа и других, самого себя, всех окружающих. Это сон, от которого не проснуться.
Какое-то насекомое своим щупальцем махнуло наугад. Получилось, в его сторону. Толю опять повели в приватные апартаменты. Его водили туда не чаще, чем других людей. Но это не имело значения. Пакостно было на душе.
Оленин попытался мысленно отрешиться от происходящего. Вот они остались вдвоем. Вот существо медленно приблизилось к нему. Два щупальца скользнули по телу человека, пробуя его мягкость.
Он был как тряпка, зажатая между ребристыми конечностями. «Быстрее бы кончилось. Быстрее бы кончилось. Быстрее бы кончилось…»
Продолжалось два часа. А когда кончилось, на пол упало что-то бесформенное.
После внимательного осмотра Стас сказал: «Плохо. Нет, он поправится. Те типы в серых балахонах собираются его починить, потому что Толя приносит деньги. Но душа его никогда не излечится окончательно. У него время от времени будут случаться припадки».
Оленина, и вправду, ненадолго забрали для восстановительных процедур. Он еще почти два месяца как-то дергался, очень нервно. Потом прошло. Но время от времени, как и предсказывал Стас, начали случаться припадки. Ребята прикрывали Толю в таких случаях. И сердце его наполнилось благодарностью к ним.
Однажды, когда Роман в очередной раз поднес к уху коммуникатор, он услышал от птицы:
– Со мной тоже было такое. Передай ему, что я сочувствую.
Черкашев передал Толе, едва отошедшему после очередного припадка, слова птицы с золотым оперением.
– Да в гробу я видел его сочувствие! – Начал было тот, но внезапно осекся и вежливо произнес, – Спасибо.
Роман ответил птице:
– Мой друг благодарен тебе за сочувствие.
– Мне не нужна эта штучка, чтоб понимать, что вы говорите. Я – феникс, мы живем триста лет.
– Триста лет в этой клетке. Я тебе не завидую.
– А мне все равно. Я отсюда улечу когда-нибудь.
