дошли до края берега. Было очень холодно, темная вода бушевала, разбиваясь об обледеневшие камни и разбрасывая во все стороны тысячи холодных брызг. Ветер нещадно сек кожу, как лезвием. Но это действительно оказалось приятно. Колышущаяся громада воды пугала и успокаивала одновременно, ее шум вливался в уши расслабляющей музыкой.
Хотя город располагался не так уж далеко от моря, я бывал у него всего дважды. Первый раз родители меня, совсем маленького, повезли на юг. Я полез было купаться, но меня сшибло волной и уволокло под воду. Отец успел меня вытащить. С тех пор я ни разу не лез в воду, не считая пары организованных походов в городской бассейн. Второй раз мы с классом выехали к этому самому берегу на какой-то субботник. Все ребята радостно вопили и вбегали прямо в воду, не слушая громких запретов учителей, хотя это, строго говоря, был никакой не пляж, и только сумасшедшему вздумалось бы купаться здесь. Я держался подальше. Гигантская толща воды, обрушивающаяся на берег, пугала меня.
И сейчас я не мог не согласиться с юным собой. Не понимаю людей, которым нравится море. Эта совершенно чужая для человека среда, величественная и убийственная, всем своим видом предупреждает – держитесь подальше. Но, наверное, это еще больше раззадоривает людей.
Я невольно подумал, что сказали бы об этом камни, лежащие на берегу.
Мария отвлекла меня от завораживающего зрелища накатывающих и разбивающихся волн, и мы с ней медленно побрели вдоль берега.
– Ты ведь помнишь, что я рассказывала про нас с Йоханнесом?.. Ну вот. На самом деле, мы уехали с Гавайев не только потому, что я была больна.
– Почему еще?
– У меня был ребенок, – Мария впала в глубокую задумчивость и не меньше, чем через две минуты, добавила: – Вроде как.
– Что значит вроде как?
– Он правда был. Я имею в виду, я забеременела. А в Израиле родила. Мы с Йоханнесом не особо этому обрадовались. Мы не детоненавистники, просто понятия не имеем, что с детьми делать. И часто обо всем на свете забываем. В общем, так себе из нас родители.
– Понятно, – сказал я. – А где ребенок сейчас?
– С моими родными.
Хотя Мария сказала, что они с Йоханнесом не больно-то хотели ребенка, такая лаконичность все равно немало меня удивила. Какие бы у них ни были соображения по поводу пополнения семьи, обычно к уже родившемуся малышу не относятся так, будто он чужой.
– Как его зовут? – продолжил выпытывать я.
В комнате было темно. Ее освещало лишь пламя нескольких свечей. Ребенок мирно спал в колыбели. Йоханнес сидел на полу. Мария присела рядом и положила перед ними большой лист бумаги, золотой и серебряный фломастер и два темных платка.
– Мы завяжем друг другу глаза, – сказала она. – И будем писать по очереди. Ты будешь золотыми согласными, а я – серебряными гласными. Напишем четыре буквы – чтобы поровну и не было слишком длинно.
Йоханнес
