style="font-size:15px;"> Садитесь. Пожалуйста, ешьте.
БЛАТТ (садится. Жадно ест)
НАСТОЯТЕЛЬ (делает брату знак рукой, чтобы тот подлил Блатту суп и подал хлеб)
БРАТ (подливает суп и подает хлеб)
БЛАТТ (ест)
Там – ад. Но этот ад
Не расступится, как Красное море,
И Эммануил Блатт не перейдет
Сухими стопами на другой берег. Не перейдет.
Эммануил Блатт – это я. Столяр.
Перед войной я работал вместе с отцом.
У нас была столярная мастерская в городе.
Прямо рядом с рынком. На еврейской улице.
Снаружи была вывеска. А вход со двора.
Никто из моей семьи не остался в живых.
Никто. Только я. Я бежал в лес.
Несколько десятков евреев тоже убежали в лес.
Сейчас устроили облаву с собаками. Всех схватят.
У гитлеровских собак хороший нюх.
(встает)
Спасибо.
ХОР (молчит)
НАСТОЯТЕЛЬ (молчит)
БЛАТТ
Или… Ну, я пойду…
ХОР (молчит)
НАСТОЯТЕЛЬ (молчит)
БЛАТТ
Мне идти?
ХОР (молчит)
НАСТОЯТЕЛЬ (молчит)
БЛАТТ
Мне идти? Если я побреюсь,
То не буду похож на еврея. Не бойтесь.
Когда я побреюсь…
ХОР (молчит)
НАСТОЯТЕЛЬ (молчит)
БЛАТТ
У меня нос без горбинки, и губы не толстые.
У меня голубые глаза.
Посмотрите, они голубые, голубые, голубые…
(он идет от одного отца к другому, широко открывая глаза в доказательство того, что у него голубые глаза. Он говорит со страхом, потому что боится, что отцы вопреки очевидной – очевидной? – истине могут ему не поверить)
Теперь такие голубые глаза – это большая ценность.
Когда я был маленьким, моя мать всегда говорила,
Что у Эммануила христианские глаза.
Как небо.
(после небольшой паузы)
Мне некуда идти. Мне некуда идти.
Вы были в городе? В этом аду?
Вы знаете, что теперь там?
Евреев вытаскивали из подвалов и убежищ,
Расстреливали на месте и на телегах
Вывозили трупы за город, где их хоронили,
Как падаль, в ямах.
И кто бы подумал, что история избранного народа
Закончится на помойке!
Одних гнали на кладбище, словно стадо овец,
И там убивали на старых, замшелых гробницах,
Как на жертвенных камнях.
Но не все умирали сразу.
Некоторые поднимались с отчаянным стоном:
"Шема Исраэль, Адонай Елохену, Адонай ехад!"
Но
