к эху, вернувшему его, но как бы и чужой, голос.
Черканов ехал молча, опустив голову. Но по напряженной спине и по всей посадке было ясно: слушает и, несомненно, одобряет.
Как-то незаметно подкравшиеся было плотные тяжелые облака, почти касаясь остроконечных скал, древними пиками устремленных в небо, начали вдруг распадаться, разбегаться и истаивать; высокий купол стал наливаться сияющей лазурью.
З-пад дру-угой га-ары-ы падвя-ва-ае…
Да цемна хма-ар-ка высту-па-ае…
Умный конь, чуя, что сейчас всадник не станет понукать его, перешел на неспешный нетряский шаг.
Да цемна хма-ар-ка высту-па-ае…
Да дробны дожд-жык у-ули-ва-ае…
Платону Остаповичу представилось: плавно покачиваясь на тихой волне, плывет он на плоту. Широкое лоно Припяти подернуто тускло мерцающей позолотой. Вдоль невысокого берега, как на параде, выстроились могучие развесистые дубы. За ними расстилалась насколько хватит глаз, – расцвеченная бушующим разнотравьем пойма. А там… то появляется, то исчезает среди зеленых волн головенка цвета спелого жита. Это он! Еще малыш, лет пяти или много-много шести. Носится ошалело по лугу с ревом в безуспешной попытке поймать увертливую бабочку с радужными крылышками… Как так: и тут, и там – он? Не понять. Лучше и не пытаться…
– Ой! – грезивший наяву всадник испуганно вскрикнул и схватился за поводья. Конь, давно предоставленный самому себе, вдруг остановился, натолкнувшись грудью на круп своего сотоварища, стоящего теперь поперек дороги. – Что случилось?
– Тише… – наклоняясь с седла, шепнул ему Черканов. – Посмотри-ка сюда…
Резко очерченный на фоне ясного неба лучами солнца, уже начавшего склоняться к западу, на самой вершине одного из отрогов горного кряжа, на самом краю гребнистой скалы, нависшей над пропастью, стоял непередаваемо прекрасный зверь.
– Видишь, да? Горный олень…
Невесомо касаясь точеными ногами каменной осыпи, олень гордо поднял вверх голову, отягощенную затейливого рисунка рогами, и чутко внимал шуму вечного неба.
«До чего же прекрасно божествен!.. Точь-в-точь Солнечный олень из сказки! – подумал Лось в восхищении. – А поза чего стоит: весь он – сама чуткость. Все в нем – сама грация. Как же гениальна мать-природа, что может создавать такое совершенство, такую не выразимую словом красу!»
– Учуял… Сейчас исчезнет… Подставьте ладонь!
Олень вздрогнул, в неуследимо быстром и высоком прыжке перелетел на соседнюю скалу и, сверкая гладкой блестящей шкурой на хребтине, понесся стремительными прыжками по краю ущелья.
Черканов взглянул на подставленную ладонь и в полушутку, в полусерьез с огорченным видом тихо воскликнул:
– Так и знал: пуста…
– А чего вы ждали?
– Счастья…
– Разве счастье капает с неба? – засмеялся Лось. – И нужно только подставить ладонь?
– К некоторым оно приходит само…
