полгода гонялась, не видел, что ли? Если бы такая девка на меня глаз кинула, я бы не знаю, что сделал. Я бы, наверное, о Маруське думать забыл раз и навсегда, хоть они и подруги. А ты на Любку внимания не обращал совсем. Вот она тебе и отомстила.
В общем, не аттестовали за десятый класс Алексея. Просидел он, получается, вольным слушателем два года. На выпускной не пошел от стыда и обиды. Еще обиднее стало, что не зашел за ним никто, даже Ефим, который тоже вольнослушателем оказался, но на вечере, говорят, был, перепил шампанского и за Любкой волочился к Маруськиному горю и возмущению.
Вскоре замаячила армия. Алешка через братца Мишутку записку Лидке передал, чтобы на остановку пришла.
Битый час друг против друга простояли молча. Алешка все хотел поцеловать, но не знал, как. Куда там – дышать-то боялся. Под конец ткнулся неловко губами ей в лоб. Светлые Лидкины волосы пахли травой. «Крапивой, поди, моет», – подумалось зачем-то. Некстати прошмыгнувшая мысль помешала Алешке сосредоточиться на поцелуях. Опять момент потерял. Отодвинулся, глянул с тоской в глаза с крапинками:
– Ждать будешь?
Лидка голову опустила:
– Ну.
– Замуж не выскочишь?
– Ну.
«Ну» да «ну», антилопа гну. Дерзнул Алешка, все ненужные мысли из головы постарался выбросить и прижал Лидку к остановке, как Ефим советовал. Голова тотчас же сама по себе стала пустая-пустая, аж зазвенела, а внизу под животом все отяжелело и напряглось. Но только жадным ртом к губам Лидкиным потянулся, она ка-ак оттолкнет (и откуда силища взялась?!) – Алешка чуть не отлетел к другой стенке, спасибо хоть на ногах устоял.
…Пока служил, написал зазнобе своей несколько длинных писем, почти по странице каждое. Сам диву дался, где столько слов набрал да как рука не отвалилась.
Лидка лишь раз ответила. С гулко бьющимся сердцем вскрыл Алешка конверт, и выпал из него его собственное, сложенное вдвое письмо, сверху донизу красной пастой исчерканное, а внизу единица стоит.
И так и сяк вертел листочек, даже понюхал. Бумагой пахнет, больше ничем. Ни приписки, ни словечка. Но ведь ответила! Потрудилась конверт купить, надписать, отправить! Умилился: ах ты, махонькая моя! Под подушку письмо положил.
Домой вернулся сержантом. Высокий, подтянутый, форма к лицу, любая девчонка почла бы за честь под ручку пройтись.
Почти все одноклассницы замуж повыходили. Любку встретил у магазина с огромным животом. Она его заметила и отвернулась, дескать, в упор не вижу. Ну и ладно, подумаешь.
Про всех спросил у Ефимки (тот в армию не ходил, бракованным каким-то оказался), а про Лидку ни-ни. Вдруг тоже не одна уже. И вздохнул с облегчением, когда Ефим сказал:
– А Лидка твоя ходит себе. Кассиром в сельсовете работает. Кто ее, мышь белую, замуж-то возьмет?
Сам друган на Маруське не женился. Поматросил и бросил. Маруська вначале плакала, потом ничего, успокоилась. Стала растить сынишку Вовчика.
– На кой ляд мне кольцеваться сейчас? – объяснил
