Также одаривали Гошу (легендарная личность, часто еще буду вспоминать) – шофера единственной оперативной машины прокуратуры Николаевска-на-Амуре, уазика, покрытого брезентом. На полпути в Озерпах можно было проехать на уазике, только обладая навыками каскадера: дорога, вся состоявшая из морской крупной гальки, в этом месте позволяла проехать только на двух колесах. Два же другие шли под углом 75 градусов по скале. И то, это во время отлива. Гоша мастерски справлялся с преодолением участка в триста метров на двух колесах. Только мне приходилось пересаживаться с переднего сиденья на заднее, и висеть, держась за специально приваренные стальные поручни: я был, в силу «легкого», максимум, полусреднего веса (боксерские категории) неважным противовесом. Но, ничего, справлялись.
В этом небольшом сельском поселении жили в основном, русские и украинцы. Дружно жили, как одна большая семья. Иногда, в застолья, приняв «горилки» и закусывая расстегаем с жирными брюшками кеты, мужики шутили, что они – дети «врагов народа»: «власовцы» и «бандеровцы». Доля правды в этой шутке была. Русские и украинцы, мужчины, занимались исключительно лесоповалом и обработкой деревьев для японских лесовозов. На рыбзаводе работали их жены. Коренные жители – нанайцы селились в «стойбище», в 2—3 км. Это были рыбаки, оснащенные суперсовременными японо-советскими баркасами и рыболовецкими орудиями. Нанайцы все были рыбаки, и мужчины, и женщины, и даже, начиная с десятилетнего возраста, дети. В поселке была школа восьмилетка и сельская больница, в которой за три года моего пребывания в Николаевске-на-Амуре сменились шесть глав. врачей и все мои однокурсники по ХГМИ. Двое из них мне были особенно дороги. Это мой самый близкий ДВ-друг, однокурсник наш Геракл, Жорж Самсонович Коробочка и его бывшая жена (у Жоры было 8 жен и 23 ребенка), предпоследняя, Катя. Женщина выраженной славянской наружности и сексуальности. Мы друг другу нравились, еще когда она была замужем за Жорой, то есть, когда были студентами ХГМИ. Жора (родился в Минске, из рода бело – россов). Но, тогда только обменивались взглядами и «случайными» прикосновениями рук, когда я приходил к ним домой, в кочегарку – Жора подрабатывал кочегаром в большом доме и при кочегарки оборудовал себе весьма даже удобную «квартиру». А когда они развелись и работали в ЦБ, Жора невропатологом, Катя – терапевтом, нас случай ни разу не свел в месте с Катей. Может пот ому, что в каждый свободный от работы и командировок час, мы были с Жорой. И, вот, наконец, я приехал в Озерпах (это другой случай, опишу, возможно ниже), где глав. врачом была Катя. После вскрытия трупа своего недавнего друга-самоубийцы (читай ниже) Катя взяла меня под руку и повела к себе, в горницу, а, потом, в спальню. Вернувшись домой, я сразу пошел к Жоре. Он спросил меня: «Переспали, наконец?» «Переспали…» – ответил я. Жора налил полный граненый стакан спирта и медленными глотками выпил. Закусывать не стал. Только, ненадолго отвернулся от меня, уставившись в пол, на концы своих ботинок, которые он не снимал ни зимой, ни летом (Жора
