посмертный эпикриз Зоя еще не написала, ждала моей помощи – положил нарукавники, перчатки и маску в фартук и скрутил его крепко, чтобы меньше занимал места. Потом открыл свой фирменный саквояж и втиснул сверток между внутренним, металлическим «кипятильником», в котором лежал инструмент, и литровой бутылкой спирта. Мужики, которые держали сейчас больницу на мушке, хорошо знали мой саквояж и то, что там часто грело их грубую и правильную мужскую душу – спирт! Они интуитивно бы почувствовали, по тому, как я буду нести саквояж, и о моем состоянии и о том, что там – все и как всегда на месте. Кстати, то, что я взял у Зои, мне полагалось по праву. Но я уже изловчился вскрывать труп без единой капли крови и никогда не пользовался не то, что нарукавниками, маской и фартуком, но и маской. Единственное, что я всегда надевал – это, как у хирурга, халат по горло и завязками на спине.
…Мы с Зоей надели хирургические и в них, прошли сквозь строй вооруженной толпы. Саквояж я нес в правой руке, слегка демонстративно и видел, украдкой читая по глазам бывших друзей, что он, мой саквояж, вызывает в них противоречивые чувства! С одной стороны – инстинктивное уважение ко мне, с такой крутой врачебной профессией. И тут же – никогда не исчезающие приятные воспоминания о моей, тоже фирменной (ниже объяснюсь) бутылке спирта! И настолько это было действенным, что, когда я, как-бы нечаянно, говоря – «Пропустите, пропустите!», отгораживая собой от толпы Зою, легонько ударял, саквояжем оказавшегося на моем пути – мужика с ружьем, женщину с топор или вилами, то они отпрыгивали, пропуская мой саквояж, а за ним Зою и меня…
…Мы вошли в сарай, через щели которого в стенах и двери пробивали не только лучи заходящего солнца, но «лучи» взбешенных, испуганных и тревожных сотни глаз: толпа облепила сарай со всех сторон. У двери стояли Егор, его жена и вдова Вениамина.
…Подойдя к обыкновенному деревянному, из свежевыструганных досок столу, на котором лежал, накрытый белой простыней труп Вениамина, я сначала аккуратно поставил саквояж с головой покойного, потом открыл его, саквояж, вынул свернутый фартук (нарукавники и фартук были бледно зеленого света, из плотной клеенки) сначала надел фартук, потом громко, чтобы было слышно, что мы говорим, попросил Зою помочь мне надеть нарукавники, а за ними – огромные перчатки! (Мои друзья-убийцы никогда не видели, слава Богу, как вскрывают эксперты трупы). Поднял руки и замер, как хирург, прежде, чем сказать операционной сестре: «Скальпель, промокать!» Зоя, я прочитал по ее лицу, начинал проникать в ми идею, зачем подобный камуфляж? Она твердыми и нежными руками надела на меня хирургическую маску и завязала, не спеша лямки на моем затылке. Только после этого я сдернул простынь с трупа. Он был раздет. Кожа серая, сухая. Глаза провалившиеся, синие круги вокруг глаз и почти черные полосы выделяют носогубный треугольник. Волосы (когда роскошная черная шевелюра, на зависть мужиков
