позаботься о ниггере. Береженого Бог бережет.
Снова пауза, улыбка. Смотрят в документы – хмурятся.
– Но как же он это мог написать…
– Вот так и мог, как Бенкендорф Орлову сказал. Пообщался с теми… Про это и фон Фок говорил, но те убрали фон Фока.
– Странно, что Орлов поверил. Он не из таких был. – А он и не поверил. Ты бы поверил? И сам Бенкендорф не поверил, но – запомнил и перед смертью последователям передал. . Никто не верил, но все передавали. По цепочке.
– Бенкендорф-то от кого узнал?
– Теперь уж концов не сыщешь. . Одно можно точно сказать – что не от Вяземского. Стал бы Вяземский сам на себя показывать… Может, от Одоевского, тот ведь – тоже, только с другого боку, с безобидного. .
– Почему Орлов не сказал Николаше?
– Спроси его! Может, и хорошо, что не сказал. Ежик сказал Иосифу – и как кончил Ежик? Плохо кончил.
– Прав был Юра: не нужно двоевластия. Если сам о своей безопасности не позаботишься – жди, что она придет позаботиться о тебе. .
– Ты точно обо всех позаботился, видеть?
– Обижаешь.
– Девка с ксерокса?
– Обижаешь… А жаль. Восемнадцать лет. Красивая.
– Мясо… Кто конкретно будет их брать? Операция серьезная, не профукать бы.
– Кто? Геккерн и Дантес… (Следует взрыв здорового мужского хохота. Собеседники выходят из церкви.)
кто ее мог
VIII
Он боялся звонить Кате, боялся звонить матери, боялся звонить Олегу. Никому нельзя звонить. Его телефоны, конечно, прослушиваются. Почему он, идиот, не рассказал все Олегу – сразу, в тот день, когда молдаваны нашли коробочку, ведь Олег тогда еще не ушел в отпуск! Олег бы его как-нибудь отмазал, пусть за отмазку эту пришлось бы по гроб жизни с Олегом расплачиваться, все равно. А теперь он один-одинешенек. Все воскресенье он лежал на диване и прихлебывал понемножку виски, как воду. Завтра все кончится… Или еще нет? Скорей бы уж. Сил нет ждать. Дождь как из ведра лил, все было серое. В такую погоду и жить не особо хочется. Плохое всегда малость полегче переносится в плохую погоду. Это потому, что нет контраста. Какая погода, такая и жизнь.
Потом, когда виски приглушило его тоску, он стал придумывать, как можно было бы удрать – чисто теоретически. Он не мог больше лежать на диване, ему хотелось что-нибудь делать, ехать куда-нибудь. Страх его почти прошел, потому что он все равно уже погиб, по-любому. Он набрал номер прораба Валеры, у Валеры есть мобильник, и неплохой, вот какие нынче работяги пошли. Они слушают его разговоры, и хорошо, так и надо. Валера был, как положено, в Остафьеве, строители работали без выходных. Саша сказал Валере, что завтра ему лететь в Хельсинки, а он в остафьевском доме папку с документами забыл. Валера сказал, что может привезти папку, но Саша сказал, что сам за ней приедет. Он стал на колени, поцеловал свой крестик и начал молиться, чтобы тот человек, который ему был нужен, тоже был сейчас в Остафьеве, но молитва не шла ему в голову, потому что он думал о деньгах.
Самое
